— …Тимми! Тимми! Тимми!..

Вперед! Возвращаться нельзя, там темные коридоры, там безликие двери. Я всегда теряю вещи в общежитии, не найдешь, как ни старайся. Весь двор завален вещами, тени снуют, исчезают, густеют, подступают все ближе, ближе.

Я не знаю никакой Елены Беранек! Зачем мне прислали письмо? На него нужно ответить, но я даже не представляю…

[…………………………..]

Как запомнить песню из Сумеречной зоны? Песни всегда простые — и никогда не похожи на колыбельные. Слова исчезают сразу, как только услышишь, и музыка исчезает, и даже память о них…

[…………………………..]

— Здравствуй, Тимми!

— Вы… Вы Елена Беранек?

Рыжие волосы ежиком, седины нет и в помине. И лицо — молодое, ни единой морщинки.

…Не молодое — окаменевшее, фарфоровое, недвижное. Лишь глаза…

— Я Елена Беранек. Ты называл меня Мирцей.

…Я не ответил на письмо!!! Но что я мог написать, Мирца? Как отвечать на ТАКИЕ письма?

На фарфоровом лице — фарфоровая улыбка. В глазах… Нет, не смотреть!

— Я выпросила твой адрес у Джимми. Несколько дней назад. Запомнила, а потом записала, когда проснулась. На подобный случай. Извини… И за письмо извини. Представляю, что значит получить такое, но… Но ведь — в последний раз!

Отвечать нечего. Совсем нечего. Нечего — и некому.

— Я научилась летать, Тимми. Благодаря тебе! Я снова летала, как прежде, — и мне почти не было страшно.

— А разве летать страшно, Мирца?

Глаза на миг становятся живыми, добрыми, очень старыми.

— Не летать, глупый Тимми! Не было страшно, когда я диктовала письмо. И теперь — не страшно! Почти…

Протягиваю руку, пытаюсь коснуться ее щеки. Пальцы уходят в пустоту, в никуда. Фарфоровая улыбка медленно гаснет, лицо темнеет, покрывается серой дымкой.

— Прощай, маленький Тимми! Пожелай своей тетушке счастливого полета!..

— Мирца! Мирца! Не смей, не смей, не смей! Мирца!..

[…………………………..]

Проснуться! Проснуться! Проснуться! Кричи, дурак, кричи! Ори!..

[…………………………..]

— …Нимми-нимми-нот!

— Вас также, — поморщился я, неуверенно оглядываясь. Какого черта я тут делаю? Зарок же дал — акул не лицезреть!

[…………………………..]

…Зеленая кнопка. Я должен нажать зеленую кнопку. Должен обязательно нажать…

[…………………………..]

Нажал. Появился. Лицезрю. На месте Акула — в шезлонге, сок из трубочки потягивает, ноги на скамеечке складной пристроила. Кайфует джинсовый? А почему зубы не светят?

[…………………………..]

Зеленая кнопка! Спроси, немедленно спроси!..

[…………………………..]

— Не помешал?

— Нет, Том Тим. Напротив.

Медленно приподнялся, устало повел плечами, сгорбился. Что это со сверхчеловеком?

— Очень хорошо, что вы здесь. Хотел написать, но у вас сейчас ночь. Знал бы телефон, позвонил. Нужна ваша помощь, Том Тим!

Ого! Выходит, не только мне — и ему требуется? А что надо мне? Зачем зеленая кнопка?

— Мирца умерла.

Господи… Вспомнил! Ее письмо!.. Я проснулся, сунул голову под кран, включил проклятый компьютер.

— Три часа назад. Мне позвонили… Я ведь, друг Том Тим, решил наплевать на всякую конспирацию и к ней в гости слетать. Десять часов в самолете — пустяки.

— Елена Беранек, — пробуя незнакомые слова на язык, с трудом выговорил я. — Елена Беранек.

— Да.

Поморщился, зачем-то поправил идиотский узел на брюхе. Какой из тебя плейбой, Джимми-Джон? Меняй шкуру, джинсовый!

— А кто-то фрак надевал, — едва сдерживаясь, проговорил я. — Рожи корчил, пророка Моисея изображал. Избранная нация бессмертных, да? Где же твое бессмертие, Мессия хренов?

Усталый взгляд. Загорелая ладонь на миг коснулась места, где у людей бьется сердце.

— Бессмертие? Да, бессмертие… Пойдемте в дом, Том Тим.

Представился старый колченогий стол, накрытый газетой. Поверх выцветшего шрифта — открытая бутылка, три стопаря, краюха черняшки.

— Мирца!

Кого зовешь, Джимми-Джон? Поздно звать!..

— Мирца, я Том Тима привел…

На раскладной месопотамской койке — некто знакомый, маленький, укрытый с головой. Только рыжая макушка…

— Проснись, открой глаза! Том Тим, понимаете…

— На хер! — заорал я, отталкивая джинсового. — Пусти меня, пусти!..

— …Мирца, Мирца, какого беса? Прекрати всех пугать, дура гребаная! Прекрати!..

Под ладонью — теплая кожа, колкие после соленой воды волосы. Закрытые веки еле заметно подрагивают.

— Я тебе морду разобью, Елена Беранек. Будешь знать, как слать такие письма!

— Физию, — шевельнулись белые губы. — Физию, Тимми… Не бей, я не смогу ответить. Я умерла, Тимми, я…

— У меня нет лекарств, — из неведомой дали — растерянный голос Джимми-Джона. — Не думал, что реакция будет столь сильной.

— Реакция?!

И тут я ПОНЯЛ.

[…………………………..]

— …Все получилось, Том Тим, вы же видите! А у меня даже нет сил, чтобы радоваться… Если хотите, все подробно объясняю. Помните файл Альды? Я решил попробовать, можно ли сохранить сущность, душу человека в таком искусственном сне… Не сердитесь, Том Тим, понимаю, что говорю не то и не о том. У меня нет лекарств, я не врач, а Мирце плохо. Да что я вам объясняю, у вас же все перед глазами! Я ждал, что реакция будет очень непростой, но все же не предполагал, что такой… Я ничего не могу сделать, меня она даже не слышит. А вы… Зачем же я вас звал, Том Тим? Я ведь совсем не умею ладить с людьми.

[…………………………..]

Дано: мертвый Ежик на раскладной койке, бесполезный австралийский гений за порогом, стакан воды со льдом. Все? Все!

…Глаза плотно зажмурены, пальцы вцепились в покрывало, окаменели, в уголках губ — то ли слюна, то ли…

Хватит видеоряда, диагност вшивый. Действуй!.. Что у меня есть? Стакан воды? Так чего жду, козел?

Покрывало — на хрен! Нечего цепляться, все равно сдеру.

— Водички выпьешь, трупик?

Вновь дрогнули губы.

— Нет…

— А придется!

Кусок льда — в расчетную точку, в ямку между шеей и ключицей. Бинго!..

— Н-не надо!..

Дернулась, медленно открыла глаза. Взгляд такой же, как во сне, как на пустой улице в чужом городе. Но на этот раз не отвернусь.