Тэм задумчиво посмотрела на широкий лист безвременника, примятый копытом кобылки.

— Насколько я понимаю, где-то поблизости должна быть деревенька. На нашей карте ее нет, но трактирщик помянул ее… Не то КОльцы, не то ГОльцы…

* * *

Путь до деревни показался долгим. Тэм вновь посадила спутницу на круп своего коня. Поклажу женщины навьючили на кобылку, которую аккенийка вела в поводу. Ехать приходилось неспешной рысью, чтобы лошадка не повредила ногу.

Деревенька показалась слева, неожиданно. Казалось, только что до самого горизонта не было ничего, кроме грязно-бурой земли, колючей травы и тюльпанов, алеющих назло набирающему силу солнцу. И вдруг — вот они, слева, у подножья высокого холма: крошечные мазанки, обнесенные плетнем, присели на корточки, точно степные карлики-унды — мудрые смертоносные коротышки, способные силой мысли подчинить и человека, и животное. Присели и ждут. И пока не подойдешь, ни за что не догадаешься, как они тебя встретят. Пригласят ли к костру, чтобы ты разделил с ними трапезу… Или один из них взлетит в воздух в немыслимом прыжке и через миг уже будет сидеть у тебя на спине, управляя тобой, точно послушным мулом.

Тэм натянула удила и повернула Бата в сторону деревеньки. Вскоре потянуло запахом дыма. Солнце сообща с ветром и песком выбелило толстые окоренные сучья плетня, так что они стали похожи на древние кости неведомой твари. Теперь же оно расщедрилось и слегка позолотило их, а заодно и выступы известняка на склоне холма. Так богатый купец бросает горсть монет к ногам полуживых от усталости бродячих актеров… а те, стоя на четвереньках, радостно подбирают звонкие кругляшки, даже не имея сил подняться на ноги.

Из-за плетня доносились шум и крики, приглушенные расстоянием.

— Похоже, кузнецу сейчас не до нас, — пробормотала Флайри, принимая у спешившейся Тэм повод.

Наемница не ответила. Она подошла к воротам, постучала, но никто не ответил. Снова постучала.

— Не только кузнецу, — отозвалась она, обернувшись к своей спутнице.

Флайри с опаской посмотрела на плетень, словно примериваясь, каково будет через него лезть. Но тут Тэм толкнула створку ворот — они оказалась не заперты.

Деревенька была невелика. Тесные дворики лепились друг к другу, разделенные низкими глиняными заборчиками. Однако извилистый проход между ними, который язык не поворачивался назвать улицей, был чисто выметен. Кое-где рядом с мазанками росли низкорослые кривые деревца, окутанные нежной пеной цветения — среброствольные курматы, низкорослые кривые яблони, разлапистый золотой кизил.

И нигде ни души. Лишь в одном дворике черноволосая девчушка лет десяти играла с малолетней сестренкой. Малышка чертила прутиком по земле, а старшая девочка внимательно наблюдала и строго, как взрослая, прикрикивала на нее, когда та начинала поднимать пыль. Услышав топот копыт, она вскочила, одернула передник, да так и застыла, раскрыв ротик. Флайри поймала ее взгляд, полуиспуганный, полувосхищенный.

Шум стал громче, и вскоре за поворотом открылась широкая утоптанная площадка — деревенская площадь.

Похоже, новость — скорее тревожная, чем радостная, — распространилась быстрее пожара, заставив обитателей Кольцев (а может, Гольцев) бросить дела и прибежать сюда. Мужики в грязных холщовых рубахах с закатанными рукавами держали в руках кто вилы, кто мотыгу, кто топор. Некоторые из женщин также несли топоры. Что именно происходило, разглядеть было невозможно. Те, кто оказался в задних рядах, поднимались на цыпочки и подталкивали соседей, тщетно пытаясь привлечь их внимание. Из-за спин и голов виднелась лишь верхушка толстого деревянного столба.

Тут один из крестьян, немолодой, грузный и, несмотря на жару, не снявший шапку, похожую на ночной колпак, обернулся, охнул и уставился на женщин. На его широком лице отражалась яростная борьба между двумя желаниями: то ли прикрикнуть на незваных гостей, то ли раскланяться перед знатными дамами и извиниться за то, что им не оказали должный прием. Перед Тэм вопрос выбора не стоял.

— Благослови вас Сеггер, почтенный, — произнесла она.

— А… ага… — выдавил крестьянин. — И вас… вам… того же.

Несколько человек, сообразив, что у них за спиной творится нечто не менее любопытное, повернулись и, перешептываясь, разглядывали путешественниц.

— У моей госпожи расковалась лошадь, — продолжала наемница. — Мы хотели бы обратиться за помощью к вашему кузнецу. Просим прощения, что вошли в ворота без спросу…

— Да ладно, — благодушно ухмыльнулся крестьянин. — Негоже родовитым госпожам ворота подпирать. Сейчас кузнеца вам приведем…. вот только тваря болотного порешим. Может, подсобите? Я вижу, вы с мечом… это… Эй, дайте пройти!

Крестьяне расступились не сразу. Те, кто стоял ближе к столбу, напирали сзади — им не терпелось увидеть, кто еще пожаловал к ним в Гольцы (или все-таки в Кольцы?).

Кто-то услужливо принял повод из рук наемницы. Тэм помогла Флайри спешиться. К этому времени вся деревня уже знала о двух «родовитых госпожах» и, казалось, забыла о пойманном «тваре».

«Тварь» сидел у столба, накрепко примотанный веревками. Казалось, он обливается потом — его кожа, серовато-зеленая, как лист облепихи, блестела на солнце. Он был мал ростом — немногим выше той девчушки, которую Флайри видела во дворике играющей с сестренкой, — и походил бы на ребенка-уродца, если бы не жидкая зеленая бородка, напоминающая козлиную. Тощая шея чудом не переламывалась под тяжестью лысой, несоразмерно большой головы. Огромные глаза занимали на лице столько места, что больше там, казалось, ничто не могло поместиться. Крошечный лобик собрался в морщинки, словно от напряжения или от боли, но маленький пленник даже не пытался вырваться, лишь изредка поскуливал и шмыгал носом — коротким, будто срезанным до самого хряща.

— Что натворил преступник? — по голосу Тэм было не понять, говорит она серьезно или шутит.

— Копался у меня на огороде, почтенная! — крикнул вооруженный вилами крестьянин, тощий, с длинными вислыми усами. — Как водовоз приехал, я, значит, взял ведро и только вышел репу полить, а он тут… Небось, пакость какую затевал!

— А какую именно, вы не поняли?

Крестьянин развел руками.

— Что ж, я спрашивать его буду? Все равно правду не скажет, нежить болотная. Даже если ему пятки подпалить… Ишь, сопли распустил!

— Пятки подпалить? — рявкнул кто-то. — Эт’ дело! Тащите дрова! Сжечь гаденыша, и дело с концом. Ларкис, ты, кажись, яблоню давеча спилил?..

— Еще чего не хватало! — завопила рослая молодка в грязно-вишневом платке. — Дрова на этакую мерзость переводить, велика честь! Каменьями закидаем!

— Верно! — подхватили еще несколько человек. — Каменьями!

— Перестаньте!

Тэм произнесла это слово не намного громче, чем говорила до сих пор. Но на площади стало очень тихо. Слышно было, как неподалеку, на грушевом дереве, чирикает какая-то птаха.