С чего оно начиналось? Боги и герои! Сегодня – отсутствие в душе у многих Бога и отсутствие героев. Когда вещают сегодня об отсутствии идеологии – это заведомая ложь. Идеология есть, идеология сатанизма. Идеологами стали бездарные ансамбли и безголосые певицы. Идеологами становятся примитивные люди, которые пишут тексты к чудовищным… их даже песнями назвать нельзя. Главный звукорежиссер нашего театра называет их «музыкой для гениталий».

В. К. Очень точно сказано! И этой музыкой, этими, с позволения сказать, песнями переполнен эфир, они без конца звучат по телевидению.

Т. Д. Думаю, не всю молодежь это устраивает. Есть среди молодежи немало мальчиков и девочек, которые жаждут смысла, которые тянутся к высокой литературе и настоящему искусству.

В. К. Наверное, они и идут в ваш театр?

Т. Д. Надеюсь, да. Хотя многие, к сожалению, довольствуются теми безобразными циничными выкриками, которыми заполнен эфир. Такого количества бездарных музыкантов и бездарных авторов текстов – не было никогда!

В. К. Налицо – резкое снижение уровня массовой культуры, так ведь?

Т. Д. Снижение уровня языка. И мне кажется, что это целенаправленно делается сегодня. Потому что уничтожение языка – уничтожение народа, а следовательно – уничтожение страны.

В. К. Надо, конечно же, противостоять этому! МХАТ под вашим руководством – противостоит.

Т. Д. Я думаю, противостоит этому изнутри – основная масса народа. Люди именно «изнутри» чувствуют и понимают неприемлемость, опасность того, что изо всех сил им навязывают. Другое дело, что у людей нет возможности высказаться. Им не дают ни эфирного времени, ни газетных страниц.

Существует большое число людей высокоодаренных, которые не имеют творческого выхода и не могут проявить себя. Звучат одни и те же имена – в течение уже долгих лет. Но ведь помимо них есть тысячи других, зачастую гораздо более достойных. Однако их как бы и не существует вовсе! О них молчат. Их мало кто видит, слышит, читает.

Что касается нашего театра, то я считаю: мы не одиноки. Мы находимся в отряде единомышленников. И я уверена, этот отряд будет множиться. До каких пор возможно «непротивление злу насилием»? Думаю, не бесконечно.

Будут выявляться имена, и они уже выявляются – скажем, в литературе. Жаль, что пока их нет в современной драматургии. Для Московского Художественного театра и Чехов, и Горький, и Леонид Андреев были современниками. Такой мощи талантов сегодня, к сожалению, в драматургии нет, хотя, может быть, где-то они есть уже – просто им не дают выявиться. Уверена, заявят о себе так или иначе!

Основная задача нашего коллектива – продолжать лучшие традиции Московского Художественного театра. И то, что работающие на эту идею актеры понимают важность задачи и свою ответственность, дает веру: обязанности и обязательства, связанные с сохранением самой идеи реалистического Художественного театра, мы выполним.

Актеры МХАТ говорят о себе так: мы – «нутряки». То есть мы работаем через себя, через нерв, через сердце. Работаем на эмоциональном пределе. Это гораздо сложнее, чем в условном театре. Условный спектакль можно и четыре – пять раз в день сыграть, когда тобой овладевает жажда халтуры. А если работать не только техникой, всем существом своим…

Но, повторяю, мы не одиноки! По принципам реалистического театра успешно работают многие. И это дает надежду на победу. Она – за актерами, которые умеют играть больших авторов, в состоянии понять глобальность темы и через себя донести ее до зрителей, подключив их к теме своими нервами. От нерва к нерву, от сердца к сердцу – вот принцип, за которым, по моему убеждению, будущее русского театра.

Таланты в России всегда были и всегда будут. В Америке есть великие драматические авторы – и Юджин О' Нил, и потрясающий Теннеси Уильяме…

В. К. Кстати, ваш автор, Татьяна Васильевна! «Кошку на раскаленной крыше» невозможно забыть.

Т. Д. Хотелось бы посмотреть, как американские актеры играют Юджина О' Нила и Теннеси Уильямса. Мне говорят: ничего этого ты не увидишь, потому что их там не играют. И хотя меня каждый год приглашают в Америку, и я благодарна за приглашения, но – не еду.

Если даже в мире все забудут, что есть такое чудо – под названием «драматический театр», то России это не грозит. У нас эмоциональная память дольше, страдания больше, искусство выше. Так было и есть.

Если говорить об укреплении веры в смысл жизни, то следующим после церкви идет у нас именно драматический театр. И он никогда не кончится.

Февраль 1998 г.

Юрию Соломину, одному из талантливейших воспитанников школы Малого театра, на рубеже веков выпало стать в полном смысле спасителем «Дома Островского» от разрушительных атак на него со всех сторон.

Приняв должность художественного руководителя Малого в самое трудное время, Юрий Мефодъевич вместе с народным артистом СССР Виктором Ивановичем Коршуновым, директором театра, сумел отбить все попытки сделать из гордости русской сцены нечто совсем другое. Болит у него душа и за русский театр в целом…

Виктор Кожемяко. В начале года состоялся всероссийский, как это было названо, форум «Театр. Время перемен». Я видел вас на телеэкране в ходе форума, вас спрашивали о вашем впечатлении, и я понял из короткого вашего высказывания, что вы не особенно оптимистично настроены по поводу «времени перемен» для отечественного театра. Не могли бы несколько подробнее поговорить об этом?

Юрий Соломин. Когда проводятся форумы или какие-то съезды под лозунгом типа «Театр. Время перемен», то я в это не очень верю. Потому что театр – живой организм, неразрывно связанный со всей окружающей жизнью. И время перемен, если уж об этом говорить, оно касается всех. А тут, когда такое кидают, по-моему, вкладывают нечто другое и больше формальное. И все-таки, почему он живой? Потому что вся актерская наша профессия, а стало быть, и театр сотканы из живых связей с людьми, из живых мыслей, которые волнуют нас ежесекундно, из того биения сердца, которое связывает людей, находящихся в одном помещении. Ведь мы в зрительном зале со зрителями находимся в одном помещении, нас разделяет лишь узенькая полосочка света рампы, а так как бы нечто одно целое. Одно бьющееся сердце, одни бьющиеся мысли, одни слезы, которые возникают в зрительном зале, – то по ту сторону рампы, то по эту. Аплодисменты, смех… Потому я и говорю, что время перемен, которое касается нашей жизни, вообще всех нас, существующих, окружающих, всей жизни вокруг нас, – оно касается и тех людей, которые наполняют зрительный зал – и справа от рампы, и слева. У нас одни проблемы, у нас одни чувства, у нас одна боль и одна радость. Я бы сказал так: мы настолько близко стоим к зрителю, к народу, настолько близко мы с ними соприкасаемся всеми нашими нервными окончаниями, можно сказать, что нам не надо самих себя искусственно выделять в особую какую-то статью. Мы особые уже тем, что имеем возможность говорить от лица миллионов людей то, что их волнует. Пожалуй, даже ни один депутат не имеет такой возможности, хотя у них свои округа есть. На мой взгляд, как никто другой, мы выражаем те чувства и выступаем от имени тех миллионов людей, которые доверяют нам и как профессионалам, и, наверное, как людям, потому что некоторые из нашего брата-актера ведь становятся символами того или иного времени.