В. К. То, что вы стали символом, – безусловно. Это я уже от себя говорю.

Ю. С. Мне трудно так говорить, но я бы мог назвать символом определенного времени, скажем, Мордюкову. Это очень талантливая актриса, мы даже приглашали ее когда-то в наш театр, и жаль, что она отказалась, поскольку, дескать, никогда не играла на сцене. А разве не стал символом своего времени Вячеслав Тихонов? Я многих мог бы назвать…

В. К. И в вашем театре такие есть тоже. Если взять из другого времени, то артисты-символы Евгений Самойлов, Николай Анненков, который столетие свое скоро отметит…

Ю. С. Мне как бы неудобно называть моих коллег по сцене Малого театра, но я скажу, что каждый театр, даже из провинциальных, небольших, имеет свой символ. То есть в каждом есть артист, которому по-особому верят, на которого ходят… Я бы так сказал: артист, на которого ходят, – это артист, которому верят.

Вот почему не надо нам выгораживать себя в какую-то отдельную касту. Сейчас мы знаем, что в нашей стране очень многие страдают, экономически страдают, все это мы прекрасно понимаем. И большинство театров, особенно провинциальные театры, актеры, испытывают те же самые тяготы, те же самые страдания, что и окружающие их люди. Вот почему я говорю, что они не могут выражать других каких-то чувств и эмоций. Потому что они живут в одном доме, ездят в одном транспорте, у них одна боль. Смотрят одну и ту же телепрограмму… То есть это та боль, которая существует сегодня у большинства наших людей.

В. К. К сожалению, сейчас, когда говорят «актер-символ», чаще всего выражаются несколько иначе: «секс-символ». Например, Владимир Машков – секс-символ. Как вы на это реагируете? Неужели актеру может нравиться, если про него так пишут в газетах, говорят по телевидению и радио?

Ю. С. Понимаете, когда говорят «секс-символ» или «секс-» что-то там еще, мне хочется этих людей направить к врачу. Потому что это уже медицина, клиника. И все порнофильмы, секс-фильмы, они, наверное, должны продаваться по рецептам врача. У меня сразу неприличные какие-то напрашиваются выражения, когда слышу: «секс-символ». Хочется сказать: ну что же он, ходит и шипит весь от похоти, что ли? Почему его назвали так? Хороший артист! Вы знаете, Машков мне нравится как артист. Я не знаю, оскорбляет ли его или семью его, когда так про него говорят. Он для меня олицетворяет мужское начало, но вовсе не подразумевая то «начало», о котором обычно теперь идет речь…

В. К. А Малый театр остается хранителем высоких традиций духовности нашей отечественной культуры, на которые идет яростное со всех сторон наступление. Совершенно же очевидно. И для меня, как для многих, Малый театр – один из оплотов, которые держат то, на чем росло наше поколение, чем мы жили, да и предыдущие поколения тоже. Оплот нашей отечественной русской духовности, без которой, собственно, не может быть России.

Ю. С. Что ж, это действительно коренная, истинная традиция нашего театра. Мы стараемся ее сохранить. И вот, видите, слава Богу, дотянули до 175-летия. У нас таких проблем, о которых вы говорили, как бы не возникает. Почему? Потому что прежде всего в нашем репертуаре – классика. Спрашивают: «А какой у вас портфель?» У нас портфель – весь мир! От Шекспира и Мольера до Распутина. В нашем распоряжении неисчерпаемый объем работы, и, должен вам сказать, когда ты работаешь на этом материале – а мы работаем уже со студентами на материале классики – и Пушкин, безусловно, и Лермонтов, и Островский, и, конечно, Чехов, и Пиранделло и так далее – все это не дает возможности заниматься разными глупостями.

В. К. Нет, многие все равно занимаются. Даже на таком репертуаре, на классике! Чего стоят хотя бы шекспировские «Укрощение строптивой» и «Двенадцатая ночь» в постановке Владимира Мирзоева на сцене столичного Театра имени К. С. Станиславского! Не Шекспир, а сплошное секс-кабаре.

Ю. С. При очень большом желании можно и в «Ромео и Джульетте» увидеть пьесу на сексуальную тему. Первая любовь, первое влечение. Что такое первая любовь? Тут многое замешено. Наверное, и сексуальное чувство есть. Но я категорически против того, чтобы на этом все сосредоточивалось, чтобы оно выпячивалось на первый план и тем более чтобы весь, так сказать, процесс показывался в кино или на сцене. Шекспир такого не писал. Островский не писал. И Пушкин, и Чехов. Не писали они этого! Они писали совершенно другое! А когда классика насильственно препарируют (он сам ведь, увы, не может себя защитить), когда из контекста «вытягивают» то, чего там вовсе нет, но что сегодня режиссеру «очень хочется», – получается безобразие. Понятно, таким способом режиссер хочет «выскочить» на массового зрителя, его как бы заинтересовать, пощекотать. Но это же жульнический прием! Ты выскочи на Шекспире или на Пушкине по-настоящему, на их глубине.

В. К. Из Тургенева даже ухитрился тот же Мирзоев сделать «секс-автора», из пленительного и проникновенного «Месяца в деревне»…

Ю. С. Малый театр 26 декабря прошлого года представил зрителям премьеру спектакля «Коварство и любовь».

В. К. Почему вы взяли именно «Коварство и любовь» Шиллера?

Ю. С. Во-первых, Шиллер – автор мира. Шекспир, Шиллер, Достоевский. Понимаете, он в этой категории. Во-вторых, Шиллер всегда был автором Малого театра. И почти все его пьесы шли на сцене Малого театра. Но с 1949 года «Коварство и любовь» у нас не идет. Между тем меня не оставляла мысль, что пьеса сегодня особенно нужна. Конечно, там есть, казалось бы, все, на чем можно было бы «заработать» крепко, выскочить в какую-то «новизну». Любовь двух молодых людей, безумная любовь – тут есть ведь на чем поиграть.

Но дело в том, что Шиллер написал об этом не так, как пишет какой-нибудь современный спекулянт от драматургии. Он написал совершенно другие чувства. И, честно вам скажу, когда 26 декабря мы играли ту премьеру и я увидел, что половина зрительного зала – молодежь, я был на грани шока. Боже мой, я об этом и не подумал! Что же будет? И вот пошел спектакль. Гробовая тишина была на всех сценах, когда герои не валили друг друга, а стояли, смотрели в глаза и говорили о своих чувствах. Не целовались зубами, так сказать, как это сейчас делается, а едва друг друга касались. Это первое прикосновение шестнадцатилетних. А потом – обвал аплодисментов в конце. И именно когда на поклоны выходила эта молодая пара – артисты Василий Зотов и Татьяна Скиба, играющие Фердинанда и Луизу, а они последними выходили, – гром аплодисментов увеличивался. И так каждый раз. Три дня назад я снова был на спектакле. И – та же самая реакция! Там играют наши замечательные мастера – Евгений Валерианович Самойлов, Валерий Александрович Баринов, Василий Иванович Бочкарев, Алевтина Николаевна Евдокимова и другие. Но молодые герои – в центре. И так же на протяжении всех этих месяцев откликается зал. Значит, оказывается, зрителей что-то другое волнует, а не примитивное «вали!». Понимаете? Не это их волнует, а они внимательно вслушиваются в то, что на сцене говорят! Значит, за сотни лет человеческое сердце не изменилось, человеческие чувства не изменились, и я думаю, что где-нибудь в тишине и темноте зрительного зала какая-то пара робко и нежно взялась за руки. Вот в этом-то и заключается сила искусства!