Правда, недавно одна критикесса по фамилии Агишева попыталась как бы уничтожить молодую пару в своей рецензии.

В. К. В «Московских новостях»?

Ю. С. Да. Она попыталась ее изничтожить. Ну, наверное, им рикошетом досталось через меня, потому что, уверен, все-таки основной удар был нацелен на меня. Но ведь логики в профессиональном построении критикессы никакой нет! Она сравнивает молодых героев с Отелло и Дездемоной. Ума у нее все-таки хватило сравнить с Отелло, только она забывает, что это дети, совсем еще молодежь. И по их возрасту уровень актерского мастерства мне представляется наиболее высоким. Это можно не заметить лишь при условии, если ты видеть и слышать не хочешь! Но как же можно не услышать хотя бы зрительный зал, его реакцию? А какой удар по актерам! Слава Богу, это мои ученики, они мне верят, поэтому я сказал: «Ребята, спокойно, это не вас, это меня».

В. К. Серьезная травма для молодых… А вас, насколько я понимаю, некоторые критики и критикессы все время держат на особом прицеле?

Ю. С. Еще бы! Удивляюсь при этом вопиющей непрофессиональности. Хотя бы та же Агишева в своей статье: оказывается, оркестр играет блестяще, а дирижер – плохой. Понимаете, какая штука! Пишут, что, дескать, Соломин – сильный художественный руководитель, даже они согласны признать, но… вроде бы не режиссер. Как же такое быть-то может? И вот эта тенденция – с пренебрежением говорить об актерской режиссуре. Они называют «актерская режиссура», имея в виду, что это «не очень профессионально», а ведь сегодня девяносто процентов художественных руководителей и главных режиссеров в театрах – бывшие актеры. Но почему-то вот эта проблема волнует только по отношению к Малому театру.

В. К. По отношению к Дорониной – тоже…

Ю. С. Ну, ее вообще замалчивают. Аналогичный вариант. Значит, мы не нравимся. Хотя такая актриса, как Доронина, – она просто не может, в совершенстве зная эту профессию, не может она сделать хуже, чем какой-нибудь Пупкин. Хотя Пупкину дают премию! А не Дорониной.

В. К. Юрий Мефодьевич, злые нападки на вас, на Татьяну Васильевну Доронину… Мне кажется, нечто большее за ними стоит, нежели просто нападки на актеров, которые берутся за режиссуру. В моем представлении эти атаки на русский национальный театр, на его традиции, попытки если не уничтожить его, не ниспровергнуть, то утвердить несколько такое пренебрежительное к нему отношение – как к чему-то второсортному, несовременному, изжившему себя…

Ю. С. Вы знаете, мне бы не хотелось в это верить, но… Я вообще не считаю себя националистом, я интернационалист. И разве не интересно, что первый национальный театр из России, который гастролировал в Израиле, был Малый театр? Он был выбран! Продюсер такой – Фридман, приехал сюда, он посмотрел, наверное, все спектакли в Москве. Был у нас, был в других театрах. Это в 1990 году. Отбирал театр для первых гастролей в Израиле. И потом он с нами встречался. Вот какая его реплика была: «Скажите, почему к вам так плохо относятся театральные деятели?» Мы с Коршуновым ничего не ответили – сказали: не знаем, ну, наверное, у них есть на то свои причины. Он сказал: «Я сделаю все зависящее от меня, чтобы первым театром из России в Израиле был Малый».

И мы поехали туда. И вот тогда были буквально ошеломляющие гастроли, когда зрительный зал вставал после спектакля и не кричал «браво», а кричал «спасибо» по-русски. Когда пожилые люди в первом ряду сидели, я не могу этого забыть, – они не могли встать, просто физически, – и они плакали.

Репертуар тоже выбирала принимающая сторона. Мы возили туда Чехова – «Вишневый сад» и «Лешего», а еще «Царя Федора Иоанновича». Этот спектакль играли меньше, поскольку все-таки Чехов более современный. Было запланировано поначалу всего два или три спектакля. Но потом попросили: нельзя ли добавить еще «Царя Федора»? Мы добавили, отдали свой выходной день. Затем была опять просьба: нельзя ли еще? И когда мы играли «Царя Федора», скажу честно, я испытывал потрясение такое же, какое испытал, когда сыграл эту роль в 1976 году – 27 сентября…

В. К. Что это за день был?

Ю. С. Это был срочный ввод мой, когда я первый раз сыграл ее. Смоктуновский перешел во МХАТ, и вот тогда за десять дней мне надо было ввестись. Казалось, подобного потрясения уже не будет. И вот второй раз – когда мы играли в Израиле, довелось пережить. Потрясающий прием и потрясающая реакция! Когда люди слушают, затаив дыхание и ловя каждое слово! Я такого не испытывал больше, хотя играю эту роль уже двадцать четвертый сезон. Мы играли «Царя Федора» в Германии, играли в Болгарии, в Венгрии, в Японии… Да у нас обширная гастрольная афиша! Мы играли во Франции и в Греции, в Южной Корее – везде нас принимали хорошо. Хотя об этом почти не писалось в нашей прессе! Не странно ли? А они там говорили: вот – русский театр! И там они это хотят видеть, понимаете?

В. К. Поразительно, как все складывается…

Ю. С. Здесь нас пытаются сравнять с каким-то полузападным театром, который в нашей стране все больше насаждают. А он уже там неинтересен стал! Я говорю это вполне ответственно, потому что общаюсь с деятелями театральными из многих стран. Они говорят: уже волна эта спала, это уже не вызывает интереса. Некоторые говорят о Малом: да, это традиционный такой театр. Мы согласны: совершенно верно. А «традиционный» можно сказать ведь с разным подтекстом. «Кабуки» в Японии – тоже традиционный театр. В Корее есть национальный театр – тоже традиционный. В Китае Пекинская опера – традиционная, Шекспировский мемориальный театр в Англии, «Комеди Франсез»…

Поэтому я говорю: и в России должен быть такого уровня коллектив. Мы не претендуем на первенство. Если кто-то будет в этих традициях лучше – пожалуйста, ради Бога! Но пока нету такого театра. Если он появится, мы с удовольствием протянем руку и уступим место. А пока этого нет. Хотелось бы, чтобы к возрасту этого коллектива и к тем традициям, которые не так просто сохранить, относились нормально. На большее мы не претендуем – нормально надо относиться.

В. К. Хотел бы, Юрий Мефодьевич, спросить по поводу того же форума «Театр. Время перемен». Когда так говорят, здесь ведь вкладывается еще какой-то смысл реконструкции организационной. Вот эта антреприза, например, да? То есть отказ, как я понимаю, от постоянной стабильной труппы. У вас какое вызывает отношение?

Ю. С. Вы знаете, я считаю: пусть цветут все цветы. Вскрытие покажет. Но традиционность, стабильность труппы, воспитание ее в определенной школе – традиция Малого театра. На этой основе возник не только Малый театр, но и МХАТ. Станиславский создал науку о театре. Опираясь, как он сам об этом пишет в своей книге, на опыт Малого театра. Он учился у мастеров Малого театра. Но он пошел дальше.

И вот была создана целая школа. На этой науке и в этой школе стали обучаться актеры, утвердилась и наша школа театральная. Скажем, Якутский театр полностью создан был коллективом нашего училища. Четыре выпуска… И так далее. Многие театры. В Казани национальный театр татарский – тоже несколько наших выпусков было. С киргизами я работал, прекрасные были ребята. Таджики. Я учился с таджикской студией. Северная Осетия. Вот сейчас у меня обучается группа из Южной Кореи. Уже третья группа в нашем училище, и они заказывают еще.