гитару и, перебирая струны посиневшими от холода пальцами, негромко пел давно знакомую мне песню:

Романтика киллеров манит нас, кодекс воров в законе,

Страсти ищем в старом кино, женщин – в грязном притоне.

Детям уже не понять отцов, прервана связь столетий.

И гонит нас по дорогам чужим не странствий, а страхов ветер.

А я надену эполеты, на пояс кортик прицеплю,

И строевым, чеканным шагом, пройдусь у бездны на краю,

И мир изменится немножко, безумьем правленный моим,

И пробужденные принцессы сотрут с лица вульгарный грим…

Вынув кошелек, я пересчитал наличность. Негусто. С деньгами у меня сложные отношения, я бы даже сказал, что у нас с ними крайне удачная игра в прятки: ни они меня найти не могут, ни я их. Оставив себе на всякий случай двести рублей (не беда, перезайму у Григорьева или у Дастина), остальные деньги, выйдя из машины, я протянул солдату.

Он пристально посмотрел на меня и, неловко кивнув, спрятал бумажки в карман камуфляжа.

– Воевал? – спросил я.

– Четыре командировки. ОМСБОН.

– Кавказ?

– Что б ему неладно…

У парня были ярко-голубые глаза и светло-русые волосы. Именно так в старых сказках представляли древнерусских героев. Он явно стеснялся своего способа зарабатывать на хлеб. Наверное, именно поэтому не пошел «на промысел» в более людные и доходные места. Я неловко топтался возле него и наверняка сказал бы какую-нибудь ободряющую глупость, но тут из дверей офисного центра появился «вязаная шапочка», и я поспешил ретироваться.

Поездка наша была недолгой. Минут через десять мой «ведомый» остановился у грязно-серой блочной девятиэтажки где-то в районе метро «Дыбенко» и, галантно распахнув перед девочкой дверь, вывел ее из машины. Едва они скрылись в парадной, я спешно припарковал «семерку» у обочины и поспешил следом за ними. Не входя в подъезд, дождался, пока раздастся скрежет закрывающихся дверей лифта и неспешно начал про себя отсчет: «один, два, три…» На «тридцати двух» лифт застыл где-то вверху. Я дождался, пока кабина спустится ко мне, и начал отсчет по новой. Это был седьмой этаж, такой же грязный и провонявший, как и вся парадная. Мокрые следы двух ног – поменьше и побольше – вели к обшитой дерматином двери. Даже не прислушиваясь, можно было различить сюсюкающий голос «вязаной шапочки» – следовательно, второй двери в квартиру либо не было, либо она была не заперта, что как нельзя лучше подходило к моим планам. Будь дверь металлическая или открывайся она наружу – было бы сложнее. Скорее всего, квартира была съемной, приспособленной порнодельцами как раз для таких случаев, и на оплату более дорогих апартаментов они попросту поскупились. Люблю скупых врагов – они обходятся дешевле…

Оружия при мне не было, а в квартире, кроме «вязаной шапочки», могли находиться еще люди. Что ж, тем хуже для них. Я выждал ровно двадцать минут, глубоко, словно перед броском в воду, вздохнул и одним мощным ударом ногой под замок вынес дверь.

Директор оторвался от бумаг и с удивлением посмотрел на вошедшего в его кабинет человека.

– Что вам угодно? – довольно резко спросил он, раздосадованный и тем, что его отрывают от дел, и тем, что посетитель вошел без стука.

– Простите, задумался, – хлопнул себя ладонью по лбу вошедший. – С самого утра столько дел навалилось, тут не только о манерах, о причине визита забудешь… не обижайтесь на меня, Сергей Игоревич. Виноват. Будьте снисходительны к задумавшемуся солдафону.

Посетитель развел руками и так обаятельно улыбнулся, что директор проникся к нему симпатией – в наше время нечасто встретишь людей, умеющих искренне просить прощения.

– Чем могу? – директор жестом указал посетителю на стул.

– Моя фамилия Симонов, – представился вошедший, присаживаясь.

– Ах, да, – припомнил директор, – мне звонили утром… Вы по поводу самоубийства Катеньки Михайловой? Ужасное происшествие. Ваши коллеги уже были у нас…

– Я из другой организации, – мягко возразил посетитель, – у вас были сотрудники уголовного розыска, а я… – Он достал из кармана удостоверение и протянул директору: – Федеральная служба безопасности. Полковник Симонов Виктор Иванович.

– Я все равно не разбираюсь во всех этих бумажках, – поморщился директор, – столько учреждений появилось, названия меняются каждый день… Лучше скажите, чем я могу вам помочь?

– Дело оказалось куда более сложным. Как вам известно, это не просто самоубийство. В чистом виде уголовная статья – доведение до суицида. Но ниточки тянутся еще дальше… не буду рассказывать все, скажу лишь, что дело крайне некрасивое. И социально опасное. Вы так и не дознались, кто принес в институт эту кассету?

– Простите, но это не моя компетенция, – обиделся директор – у меня достаточно проблем по руководству этим учреждением, чтоб еще заниматься и сыскными функциями. Если уж ваши сотрудники бессильны, какой может быть спрос с меня?

– Не спрос, а помощь, – мягко поправил посетитель. – Кто-то из ребят наверняка должен знать зачинщика этой истории.

– Так что вас интересует относительно учащихся?

– Кто из них может помочь нам осветить эту проблему? – мягко спросил посетитель.

– Кто будет стучать? – с ехидным полуутверждением уточнил директор.

Посетитель посмотрел на него устало и печально.

– Да, – негромко сказал он. – Стучать. Закладывать. Предавать товарищей. Наушничать… в городе появилась фирма, занимающаяся изготовлением и распространением так называемого «черного порно». Вряд ли вы знаете, что это такое, поэтому я поясню. Это натуралистические съемки изнасилований, пыток, иногда – убийств… Это очень большие деньги, Сергей Игоревич, и очень выгодный рынок сбыта. Куда более выгодный, чем даже детское порно. Хотя и этим они также не брезгуют… Ваша ученица оказалась одной из жертв этой группировки. Мало того, что ей пришлось пережить подобный ужас, так ее еще опозорили перед товарищами. Из жертвы превратили в посмешище. И будут еще жертвы, много жертв, потому что этим подонкам нужно много денег. А чтоб остановить их, надо совершить небольшую сделку с совестью. Или искать путь к ним долгий и честный, стиснув зубы при виде результатов их трудов, или склонить к стукачеству, доносительству, предательству человека, способного указать более короткий путь… Приятный выбор, да? И там чувствуешь себя мерзавцем, и здесь. Кто-то гадит – простите за сквернословие, – а мерзавцем почему-то чувствуешь себя ты… Я делаю этот выбор каждый день…

– Ну… У вас такая работа, – неуверенно протянул директор, – вы же ее сами выбрали…

– Да, сам. Я иногда думаю: не проще ли будет уйти в отставку, благо пенсию я уже выслужил, и не видеть, не слышать, не знать обо всей этой подлости… Пусть без меня, а? Как думаете?

Директор смотрел на этого