«проклятых» (т. е. клятвенных) грамот, которые тот дал Шемяке, и грех клятвопреступления взял на себя. Отсюда Василий уже не вернулся в Вологду, а отправился в Тверь. Князь Тверской Борис Александрович вступил с Василием в союз против Шемяки; причем обручил свою дочь Марью за старшего Васильева сына Ивана.

Меж тем Василий Ярославич, князья Ряполовские, Оболенские и Федор Басенок забрали всех своих людей и шли из Литвы в Московскую землю на освобождение Василия, не зная того, что он уже на свободе. На дороге они получили известие о случившемся. В одном месте им повстречался татарский отряд; завязалась перестрелка. «Кто вы такие?» — спросили татары. «Москвичи, — отвечали им, — а идем с князем Василием Ярославичем искать своего государя великого князя Василия Васильевича». — «Да мы, — отозвались татары, — с двумя царевичами Касимом и Ягупом, братьями Махмутека, также пошли искать великого князя за его к нам добро и хлеб; слышали мы, что братья учинили над ним злодеяние». Тогда оба отряда соединились и вместе двинулись на помощь к Василию. Димитрий Шемяка и Иван Можайский со своей ратью стояли у Волока Дамского, заслонив Василию путь из Твери в Москву. Василий отрядил туда боярина Плещеева с небольшой дружиной; так что боярин незаметно прошел неприятельскую рать и внезапно явился под Москвой, в самую заутреню на Рождество Христово. Случилось так, что княгиня Юлиания, вдова одного из сыновей Владимира Храброго, поехала с Посада к заутрене в Успенский собор и для нее отворили Никольские ворота. В эти отворенные ворота въехал Плещеев со своим отрядом и захватил Кремль. Наместник Шемяки, галицкий боярин Федор, был на ту пору у заутрени в Успенском соборе, но ему удалось бежать; наместник Ивана Можайского, прозванием Чешиха, также поскакал из города; но истопник великой княгини, прозванием Ратопча, схватил его и воротил назад. Бояре и слуги князей Галицкого и Можайского были перевязаны и, по обычаю, ограблены; москвичи вновь приведены к присяге на верность великому князю Василию, и воеводы его принялись укреплять столицу на случай осады (1447).

Видя, что с одной стороны с тверской ратью идет сам Василий, а из Литвы приближается его свояк Василий Ярославич и столица уже взята, Шемяка и князь Можайский ушли в Каргополь. Отсюда они, по просьбе великого князя, отпустили из плена его мать Софью, которую отправили в сопровождении боярина Михаила Сабурова и нескольких боярских детей. Любопытно, что Сабуров и его товарищи не воротились к Шемяке, а остались служить великому князю.

Шемяка и Можайский попросили мира, который и получили. Но беспокойный галицкий князь не исполнил заключенных с ним условий и, владея в Москве жребием своего отца, то есть частью города, пользовался тем, чтобы посредством своих московских тиунов подговорить граждан против великого князя. Получив в свои руки несомненные улики такого вероломства, Василий отдал это дело на рассмотрение духовных особ. Тогда от лица всего русского духовенства написано было Шемяке укорительное послание, под которым подписались пять владык: ростовский, суздальский, рязанский (Иона), коломенский и пермский. Послание вспоминает грех отца Шемяки Юрия, потом переходит к поступкам самого Шемяки, сравнивает его с Каином и Святополком; упрекает его в измене, разбойничьем нападении на великого князя и ослеплении последнего и оправдывает покровительство Василия татарам вероломством самого галицкого князя, который не помогал великому князю в его борьбе с Ордой. В заключение послание убеждало Шемяку исполнить мирный договор; в противном случае отлучало его от церкви и предавало проклятию.

Угрожаемый не одним проклятием, но и полками великого князя, Шемяка вновь подтвердил присягой мирный договор. Но вскоре опять изменил ему и возобновил междоусобие. Оно длилось еще несколько лет. Наконец рать великого князя, предводимая одним из князей Оболенских, пришла под самый Галич, который Шемяка сильно укрепил и вооружил пушками; а пешую рать свою он выставил на горе вне городских стен. После упорной сечи Шемяка был разбит и бежал в Новгород. Галич потом сдался самому Василию, и граждане присягнули на верность великому князю (1450). Сражение под Галичем было последней значительной битвой княжеских междоусобий на Руси. После того Шемяка делал еще несколько попыток, ходил на Устюг и Вологду; но все ограничивалось только бессмысленным разорением русских областей. Наконец в Москве сочли нужным прибегнуть к подкупу приближенных Шемяке лиц, чтобы отделаться от упрямого и беспокойного врага. Говорят, что умер он в Новгороде, поевши курицы, отравленной собственным его поваром (1453). С вестью о его смерти из Новгорода прискакал в Москву подьячий Василий Беда, за что и был пожалован в дьяки[55].

Так окончилось это продолжительное, почти двадцатилетнее, междоусобие, единственное в потомстве Калиты. Оно дорого стоило московскому населению и на время отсрочило окончательное свержение татарского ига; оно имело и свои важные последствия в смысле развивавшегося единодержавия. Это междоусобие наглядно показало, какие глубокие корни пустил прямой порядок престолонаследия от отца к сыну вместо древних родовых счетов о старшинстве. Он доставлял стране более спокойствия и избавлял ее от бесконечных междукняжеских распрей. Поэтому все сословия явно стали на его сторону и помогли его победе. Вместе с победой этого порядка неизбежно усиливались единодержавие и самодержавие великого князя Московского; так что и самые междоусобия княжеские на будущее время сделались мало возможны.

При жизни Димитрия Шемяки Василий Темный заметно щадил других удельных князей, которые могли бы соединиться с его соперником. Но когда не стало последнего крупного бойца за отжившие княжеские притязания, Василий обнаружил неумолимую строгость против всяких крамольных покушений и без пощады отнимал уделы. Так, его двоюродный брат Иван Андреевич Можайский, несколько раз изменявший великому князю и даже пытавшийся вмешать Казимира Литовского в московские междоусобия, вскоре по смерти Шемяки был изгнан из Можайска и удалился в Литву, а его удел присоединен к великому княжению. Даже заслуженный подручник и свояк великого князя Василий Ярославич Серпуховской потом за какую-то крамолу был схвачен и умер в заточении. Сын этого князя (Иван) ушел туда же, куда бежали сын Шемяки (тоже Иван) и изгнанный князь Можайский, то есть во владения великого князя Литовского. Там изгнанники мечтали о возвращении своих наследственных областей и составляли бесплодные планы против московского государя. Под конец Васильева княжения уничтожились почти все московские уделы, существовавшие в потомстве Калиты; оставался пока только один Верейский, которого князь (Михаил Андреевич, родной брат Ивана Можайского) был всегда верным подручником Василия и не подавал ни малейшего повода к опале. С какой суровостью Темный преследовал теперь всякую политическую крамолу в Московском