могло? Неужто фон Винек с остатками диверсионной группы заявился? Понимаю — ерунда полная, но все остальные предположения и того невероятней!

Ну вот на кой чёрт на пустом месте секретность разводить?

Ломай теперь голову, мучайся!

Зараза!

Улочка оказалась перегорожена вохровцами, у оцепления уже собралась изрядная толпа зевак. Три легковушки под настойчивые гудки клаксонов поползли дальше, а вот фургон и один из служебных автомобилей остановились на обочине. Митя сразу выбрался из кабины, а порученец Городца спросил:

— Ваши люди где?

— Поворачивай! — указал я на боковой проезд.

Лейтенант Горбач выкрутил руль и направил фургон на задний двор общежития. Там подрулил к загнанной в глухой угол машине диверсантов, и сбоку откуда-то немедленно вынырнул Унтер.

Я отсалютовал ему и спросил у лейтенанта:

— И что теперь?

— Ждём, — коротко ответил тот, распахнул дверцу и высунулся из кабины. — Перекройте подходы, посторонних не пускать! — объявил он выбравшимся из машины сопровождения оперативникам в штатском.

— Ждите! — транслировал я приказ подчинённым. — Сейчас узнаю, что стряслось и вернусь.

Лейтенант вскинулся и предупредил:

— Георгий Иванович персонально вам приказал никуда не отлучаться!

Я беззвучно выругался и опустился обратно на боковую лавку. Минут пятнадцать прошли в напряжённом молчании, а затем послышался знакомый голос:

— Свои!

Митя предъявил оперативникам корочки, и сотрудники в штатском пропустили его к фургону.

— Ну и чего там? — спросил я, когда паренёк присоединился к нам.

— Цирк с конями! — отозвался Жёлудь. — Меня за оружием диверсионной группы послали. Давай пистолеты и побегу!

У Барчука и его подельников мы изъяли три ТТ, но вот так за здорово живёшь я расставаться с ними не собирался, поэтому сказал:

— Приказ где?

У Мити от моего требования глаза аж по пять копеек стали.

— Чего⁈

— А как я тебе вещественные доказательства без приказа отдам? А отчётность? А компрометация улик? — резонно поинтересовался я. — Ты вообще кто?

— Петя, ты очумел⁈ — возмутился Жёлудь.

— Нет бумаг — нет оружия! — отрезал я, рассовывая пистолеты по карманам. — Сам отнесу.

Лейтенант Горбач оглянулся, но я его раздражённый взгляд проигнорировал, назначил Унтера старшим и зашагал со двора. Митя поспешил следом.

— Линь, ты чего творишь? — прошипел он. — Ты издеваешься, да?

— Отстань! — отмахнулся я и вывернул на улицу, а там стало уже не до разговоров.

Через толпу пришлось проталкиваться, вовсю работая локтями, но с зеваками мы нисколько не церемонились, поэтому очень скоро подобрались непосредственно к оцеплению. Я предъявил бойцу удостоверение, поднырнул под верёвку с красными флажками и поспешил к дому, перед парадным которого оживлённо переговаривались приехавшие с нами оперативники в штатском.

— Нам наверх? — уточнил я у Мити уже в парадном.

— Мне наверх! — зло отозвался тот.

Я пожал плечами и начал подниматься по лестнице, Митя нагнал и прошипел:

— Отдай стволы, будь человеком!

Я его требование проигнорировал, а перейти к более решительным методам убеждения Митя не смог из-за дежуривших на этажах оперативников. Ему даже пришлось сделать усилие над собой и на предпоследней площадке сказать:

— Он со мной!

Как бы то ни было, в квартиру этажом выше нас не пустили. На лестничной клетке там дежурил цельный майор госбезопасности, он хоть Митю и узнал, один чёрт велел ждать и утопил кнопку звонка. Послышалось металлическое дребезжание и вновь наступила тишина, какое-то время ничего не происходило, затем дверь чуть приоткрылась и к нам выглянул Городец.

Моему появлению он, такое впечатление, нисколько не удивился и скомандовал:

— Заходи! — На Митю при этом даже не взглянув.

В передней пахло пороховой гарью. И ещё кровью, хоть той и натекло из простреленного затылка лежавшего ничком человека не так уж и много. Не знаю как, но я безошибочно опознал в мертвеце Дамира Соль. Дальше по коридору у запятнанной бурыми брызгами стены скорчился Герман Хариус.

И вновь — одна пуля, и вновь — в голову.

Городец спокойно миновал распахнутую настежь дверь кабинета и прошествовал через столовую в гостиную, где как раз сверкнула магниевая вспышка.

— В этом нет никакой необходимости! — послышался голос Дичка. — Случившееся не должно быть предано огласке ни при каких обстоятельствах!

— Это не повод отклоняться от утверждённой процедуры, — парировал Эдуард Лаврентьевич, который и орудовал фотокамерой.

Бывший коллега Городца по контрольно-ревизионному дивизиону был в мундире армейского подполковника, но это я отметил лишь постольку-поскольку, всё моё внимание сразу приковал к себе диван.

Откинувшись на высокую спинку, там сидел Юрий Швец, а Эльвира Генриховна лежала, устроив голову у него на коленях. Платье хозяйки алело кровью слева, откинутую голову молодого человека было от входной двери не разглядеть, но с учётом красных брызг на обоях и револьвера в безвольно обмякшей руке картинка складывалась определённей некуда.

А ещё я заметил стоявшего у окна Дыбу и сразу вспомнил рассказ Барчука. Захотелось задать бывшему командиру нашего учебного отделения, а ныне армейскому капитану, несколько неудобных вопросов, но — увы, не время и не место. Пока — нет.

— Позвольте… — обратился Эдуард Лаврентьевич к полковнику госбезопасности, и тот отступил от дивана.

Генерал Дичок тоже посторонился и тяжко вздохнул.

— Доигралась! — заявил он. — А ведь клялась, что с интрижками покончено навсегда!

С интрижками? Неужто столь трагичным образом разрешился банальный любовный треугольник? Или даже четырёхугольник? И не вписывается ли в эту фигуру ещё и Лев?

— Если только они не были вовлечены во что-то посерьёзней адюльтера! — заметил от дверей в ответ на эту реплику Георгий Иванович.

Василий Архипович обернулся на голос.

— Эльвира тебе никогда не нравилась, но неужели так сложно проявить хотя бы малую толику уважения? —