Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь, кто это? – рассмеявшись, сказала она. – Мы сами.
– Не понял…
– Наши отражения. Подними руку.
Шило послушно поднял руку – то же самое проделал его двойник из темноты.
– Фу, черт. Ненавижу зеркала, – бросил он.
– Вряд ли это зеркало…
Белка сделала несколько шагов вперед, обогнула олеандр (ноги едва ли не по щиколотку увязли в рыхлой почве) и вплотную приблизилась к стеклянной поверхности. Поначалу она приняла стекло за часть стены зимнего сада и, лишь приглядевшись повнимательнее, увидела ручку.
Дверь.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил Шило.
– Здесь какая-то дверь.
Белка расплющила нос по стеклу, но разглядеть, что находится внутри, не представлялось возможным. Еще одна комната-ловушка? Вряд ли, стекло всегда можно разбить и выйти из заточения. Но сюда, в этот уголок сада, их никто не приглашал, так не лучше ли убраться подобру-поздорову?
– Что ты копаешься? – Шило был уже рядом с ней.
– Не думаю, что там есть что-то интересное. Наверняка какая-нибудь подсобка с инвентарем.
– Вот и проверим.
Прежде чем подойти к двери, он замешкался возле олеандра, что-то поднял с земли и сунул себе за пазуху.
– Секатор, – торопливо объяснил Шило. – Прихвачу на всякий случай.
– На какой случай?
– Да не волнуйся ты. Не думаю, что он понадобится, но… Прежде чем ринуться в неизвестность, неплохо бы и вооружиться.
Отодвинув Белку плечом, он решительно нажал на ручку – и дверь тотчас же поддалась. Откуда-то изнутри повеяло холодом и сыростью. Шило скрылся за дверью и спустя секунду крикнул:
– Здесь какой-то коридор.
– Не нравится мне это место.
Отступившие было страхи вновь овладели Белкой. Она обернулась назад: сумрак, лианы, которые легко можно принять за руки невиданных чудовищ; цветы – слишком яркие, слишком редкие даже для морского побережья. Флора здешних мест все же довольно банальна – гранат, инжир, персик, ранние яблоки, поздние груши. И среди цветов не было чего-то уж слишком экзотического. Но в этой части зимнего сада все неуловимо напоминает тропики, да еще – непроходимые леса Юго-Восточной Азии. Только сейчас Белка заметила несколько тигровых орхидей, блестящую, словно пластиковую магнифлору и… венерину мухоловку! Растение-хищник, что питается насекомыми, – и кому только пришло в голову растить ее здесь? Если бы в прихожей ее встретил не букет с маттиолой, а венерина мухоловка – Белка бы и шагу не ступила. Развернулась бы тотчас же и отправилась восвояси.
– Ты со мной? – взывает Шило из зазеркалья.
Нервы у Белки на пределе, ей кажется, что венерина мухоловка увеличивается в размерах и в состоянии поглотить не только стрекозу красотку-девушку и любое насекомое из Лёкиной энтомологической коробки, но и ее саму.
– Подожди! Я иду.
Белка проскользнула в стеклянную дверь и только теперь почувствовала, как колотится ее сердце, оно готово вот-вот выскочить из груди. Даже вид мертвой Али не вызвал в ней такого смятения! Но Аля и не мертва, это всего лишь розыгрыш киношников, жестоких, как дети. Или детей, которые жестоки сами по себе, все или почти все миролюбивая и кроткая Белка – исключение из правил, статистическая погрешность.
…Шило стоял посреди узкого коридора, в котором почти не было света, если не считать тусклой лампочки под потолком. Лампочка мигала, и коридорчик то и дело погружался во тьму. Это – почти сюрреалистическое – пространство никак не вязалось с образом «умного дома», который сложился у Белки. С лоском и чистотой гостиной. Но и предыдущая комната-ловушка мало соответствовала добропорядочной вилле хай-класса. Все здесь – обман.
Все здесь не то, чем кажется.
И лишь Шило остался прежним – провинциальным добродушным увальнем. Ей нужно держаться за него, как потерпевший крушение держится за обломок доски. Только так удастся выплыть из передряги.
– Интересно, куда ведет этот коридор?
– В покои Синей Бороды!
Свет снова мигнул и погас и не загорался чуть дольше, чем следовало, отчего сказанное Шилом приобрело зловещую окраску.
– Не смешно, – пожала плечами Белка.
– А по мне – так обхохочешься.
Они углубились в коридорчик: Шило чуть впереди, Белка поодаль. Время от времени он останавливался, к чему-то прислушиваясь, и втягивал ноздрями воздух – сырой и прохладный. Поначалу было тихо – настолько тихо, что их собственные шаги отдавались гулким эхом. Через секунду Шило исчез из поля зрения – свернул за угол. И сделал ровно пять шагов (их отзвук долетел до Белки с секундным опозданием).
И затих.
Уж не случилось ли с ним чего? Вдруг он исчезнет, как исчезла Аля?
Идти вперед было страшно, но оставаться здесь, в мрачном узком аппендиксе, еще страшнее. И уж тем более возвращаться к венериной мухоловке. Белка что есть мочи припустила по коридору и едва не налетела на опера, стоявшего у еще одной двери. На этот раз – не стеклянной и не дубовой, как в комнате-ловушке, а металлической. Вид у Шила был дурацкий: как будто он ожидал увидеть здесь что угодно, кроме выхода. А ведь любой коридор, любой туннель заканчивается именно выходом!
Узрев Белку, Шило приложил палец к губам. Это могло означать «Не шуми!», а могло – «Прислушайся!». Из-за двери и впрямь раздавался едва слышный гул голосов.
– Вот мы их и накрыли, – прошептал Шило.
– Кого?
– Великих мистификаторов.
– А если это хозяева?
– Вряд ли.
– Может, вернемся, пока не поздно?
– Поздно.
Он толкнул дверь, и перед Белкой открылся узкий проход с рядами бочек по бокам. Бочки не стояли вертикально, а были установлены на специальных деревянных подставках. За бочками просматривались прочные стеллажи с массой бутылок. Пол был покрыт каменными плитами, точно такими же плитами обложены стены и низкий сферический потолок. Винный погреб, вот оно что! Вполне ожидаемый штрих для респектабельной виллы у моря. Но полной неожиданностью для Белки оказались люди возле стеллажей.
МашМиш, вот так встреча!
Они расстались не больше полутора часов назад, и Маш выглядела откровенно нетранспортабельной, но сейчас от жестокого алкогольного опьянения не осталось и следа. Она не просто держалась на ногах, а еще и руководила братцем: Миш стоял на шаткой стремянке и безнадежно пытался дотянуться до самого верхнего ряда бутылок.
– Правее! – командовала Маш. – Вон ту.
– Какую? Эту?
– Да нет же, идиот! Еще правее.
– Да какая разница? – голос Миша, идущий с верхотуры, был исполнен усталости и смирения.