мурашки пробежали по его коже. Эта было удивительно, Пётр Олегович встречающийся со смертью лицом к лицу каждый день, привыкший к виду бездыханных тел, будто отставленных, брошенных своими хозяевами, снимающий все воспоминания о прожитой жизни тех, кто уже никогда не окажется в этом мире, ни разу не задумывался о том, а что бывает потом. Смерть была конечной точкой, последним, завершающим событием. Факт её существования не вызывал никаких сомнений. Снятие последних данных с мозга человека, и на этом всё, конец. А что потом? Мозг прекращал свою деятельность, биологические процессы останавливались, и на этом всё? В книге, лежащей сейчас перед Зиновьевым, всё было совершенно иначе. Жизнь продолжалась. Зиновьеву было страшно признаться себе в том, что он всегда чувствовал это. Смерть не была концом.

Почему никто, ни разу не сказал ему об этом? Жизнь после смерти существует. Зиновьев опешил от своего открытия. Он почувствовал себя жалким, обманутым подростком, от которого взрослые утаили что-то очень важное, быть может, даже самое главное. «Смерть — не конец» — проносилось в его голове.

Если это так, значит, всё, что делал покойный Иван Арсеньевич, действительно имело смысл.

Пётр Олегович с вновь открывшемся в нём рвением накинулся на чтение. Осмысленной реальностью становилось всё то, что всего лишь час назад казалось сказкой.

Воскресение Христа в конце книги не вызвало у Зиновьева никаких вопросов, оно казалось ему самым логичным завершением этой истории, произошедшей в мире, где смерть не является окончанием жизни. Удивило его и снова поставило под сомнение достоверность написанного другое — смерть Христа. Ужасное, возмутительное, варварское уничтожение абсолютно невиновного человека, вопиющая несправедливость, беззаконность суда, и совершенно необъяснимый факт того, что ни один человек за Христа не заступился. Ни один! Вот что казалось Зиновьеву невероятным. Будучи современным человеком, выросшим в цивилизованном обществе, где судебные разбирательства были обыденным делом, где существовала презумпция невиновности, Зиновьев не мог поверить в то, что никто не выступил в защиту Христа. Чего они боялись, зная о жизни после смерти? Раздосадованный, Зиновьев лёг спать и быстро уснул.

Весь последующий день Пётр Олегович мучился размышлениями о том, почему люди предали Христа, а вечером, сев в очередной раз просматривать материалы из памяти весьма заинтересовавшего его покойного Ильина, он ввёл в поле поиска на этот раз не слово-маркер, а целый запрос: «Почему люди убили Христа?», и воспоминания, неожиданным образом, отозвались. Перед изумлённым Зиновьевым возникла на экране шумная, запылённая улица, узкие проходы между горячих стен, гам, неугомонная туристическая толпа, путеводитель-карта с названием «Иерусалим». Зиновьев следовал в воспоминаниях по жарким, душным улицам этого города. Шумные, тесные проулки наполнены торговцами вещами религиозного культа, за ними торговцы каким-то тряпьём, их лотки то и дело преграждают путь, закрывая дорогу, возгласы зазывал, шумный торг, и вот где-то среди домов, малоприметный вход в храм, лестница вверх, пышно украшенное место — Голгофа, место распятия Иисуса Христа, осовремененное, почти незаметное под богатым убранством. Совсем не таким представлял его, читая книгу, Зиновьев. И тут вдруг Пётр Олегович всё понял, он увидел ответ на свой вопрос. Людям что тогда, больше двух тысячелетий назад, что сейчас, просто всё равно. Они равнодушны. Они закостенели в своём отрицании очевидных истин. Как тогда, так и сейчас все живут своей суетной, беспокойной жизнью. Чрезмерно внимательные к себе, безучастные к страданиям прочих, не осознают, кто на самом деле Христос. Сегодня он был тем, на ком можно подзаработать.

Пётр Олегович вдруг представил, как и во время суда над Христом, было достаточно таких, кто ходил в толпе, продавая собравшимся те же, что и сейчас фрукты, предлагая жаждущим за деньги напитки.

Зиновьев увидел, как вышел Ильин из храма, дошёл до сложенной из огромных бело-жёлтых блоков стены и там долго плакал. Зиновьев его понимал.

Пётр Олегович решил попробовать ещё кое-что. Он набрал в строке поиска: «Почему Христос?». И тут «Куда нам идти, у тебя глаголы вечной жизни», зажглись на мониторе строки. Зиновьев отпрянул. Он впервые наблюдал, что память ушедшего человека можно не просто просматривать, с ней можно было говорить. «Глаголы?» — неуверенно переспросил он, и получил ответ словами всё той же книги: «если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными».

До утра Зиновьев не уснул, он «беседовал» с памятью Ивана Арсеньевича. Он много узнал.

На следующий день они вместе прочли все четыре Евангелия. Зиновьев спрашивал о непонятном, и получал в ответ либо новые строки из книги, либо видео из жизни самого Ильина. Тот охотно делился тем, что понял сам. Никогда ещё Петру Олеговичу не было так хорошо, так интересно. Он обрёл собеседника, друга, которого, как ему казалось, он давно искал. И был это даже не Иван Арсеньевич, нет, это был сам Христос — добрый, знающий ответ на любой вопрос, беседующий словами, записанными в писаниях.

Зиновьев спрашивал: «Как мне следует жить?» и читал всплывающие из памяти Ивана Арсеньевича строки — «не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя». Он вбивал в строку поиска: «Что есть человеческая жизнь?» и память Ильина показывала горящую в храме свечу, сгорающую до основания, но успевающую передать своё пламя многим другим зажигаемым от неё людьми свечам.

Вечерами Зиновьев теперь торопился домой, а когда его спрашивали, почему он в последнее время так редко выбирается из своей квартиры, он лишь пожимал плечами. Впервые у него был достойный собеседник, настоящий друг. Он вёл диалог с оставившим уже этот мир человеком и получал ответы. Эта была беседа разума с разумом, которая только лишний раз доказывала — жизнь после смерти существует, а значит, есть Бог, и Бог есть Христос, и Он приходил, и, если бы было нужно, в этом Зиновьев уже не сомневался, Он бы и сейчас пошёл на крест и распялся, чтобы спасти одного человека — его… Пётр Олегович чувствовал себя Вараввой, разбойником, которому простили злодеяния и избавили от смерти, а вместо него возвели на крест другого — Иисуса Христа.

Так пролетел месяц. Зиновьев изучил память Ильина вдоль и поперёк. Многие фразы повторялись из раза в раз, многие врезались в память. Это были прекрасные, возвышенные слова, а жизнь, тем временем шла своим чередом. На работе у Зиновьева появились две помощницы — Танечка и Анечка. Обычная практика, в начале лета ему присылали студентов на стажировку. Лучшее время года. Этих дней Пётр Олегович всегда очень