Виктор принес аперитив. От шампанского они отказались. Мать выбрала кир, Стеф взяла пиво. Было около одиннадцати. Они неторопливо потягивали из стаканов. Народу было много. С некоторых пор центр города находился во власти противоречивых тенденций: в то время как торговля перемещалась на окраины, там за огромные средства реставрировались улицы, фасады – короче говоря, историческое наследие. Надо сказать, что у мэра для этого были и амбиции, и покладистые банкиры под рукой. В долине уже почти не осталось заводов, и молодежь, за неимением рабочих мест, навострила лыжи. Вследствие этого рабочие, которые когда-то составляли большинство городского населения и задавали тон в местной политике, оказались чуть ли не на голодном пайке. Мэрия, заручившись помощью регионального совета и государства, поддерживала инновационные проекты развития. Надежды на возрождение этих мест связывали с туризмом. После перестройки кемпинга, расширения акваклуба и бассейна и создания тематического мини-гольфа одну за другой благоустраивали пешеходные улицы, прокладывали велодорожки, а к 2000 году обещали открыть новый музей железа и стали. А еще окрестности были богаты спусками, подъемами и разными тропинками, которые могли привлечь любителей пеших прогулок. Кроме того, властям удалось убедить несколько предприятий сектора (местных, немецких и люксембургских) поддержать идею создания луна-парка. В целом план был простой: инвестиции. Способ напрашивался само собой: кредиты. Неизбежный результат: процветание. Отец Стеф, ставший заместителем мэра по культуре, с головой влез в эту весьма похвальную авантюру, результатов которой оставалось еще ждать и ждать. Муниципальный совет ограничивался официальными заявлениями: чтобы запустить такой проект, требуются время и силы, но как только дело пойдет, рабочих мест с полной занятостью хватит на целый век. А пока, когда дотошный избиратель, подающий надежды экономист или журналист ставили своими вопросами в неловкое положение какого-нибудь члена совета, тот начинал крыть государство или предыдущий состав. Коммунистов, из-за которых весь город оказался на коленях.

– Неплохо у них получилось, – заметила мать Стеф.

– Ага.

– А то раньше город был весь серый. Такое уродство.

– Ясно.

И действительно, во всем кантоне стали появляться фасады сиреневого, зеленого, фуксиевого или нежно-голубого цвета. Эта мода добралась даже до префектуры, которую перекрасили в блекло-розовый цвет. Проезжая по городу, можно было подумать, что ты очутился в фильме Жака Деми[33] и что постепенно все, что осталось от старого города с его стальными конструкциями, его военными воспоминаниями и мертвецами, его республиканскими фронтонами и останками католицизма, исчезнет под грубым слоем дешевой краски. Получившийся в результате этих перекрашиваний городской ландшафт создавал у горожан странное впечатление: город обновился, но выглядел при этом как декорация из папье-маше. Они старались свыкнуться с этим во имя прогресса, мысль о котором прочно укоренилась у них в мозгах.

Стеф как раз размышляла об этом и о многих других вещах, когда на плечо ей опустилась чья-то рука. Она подняла глаза. Прямо за ней стояла Клем.

– А ты что тут делаешь?

– Да в общем ничего, – ответила Стеф, обрадовавшись.

– Не могла предупредить, что приедешь?

– Я во вторник приехала. А завтра вечером уезжаю.

– А я тут почти все лето торчу, – с напускным недовольством сказала Клем.

– Ничего себе…

– Ага.

– Ты когда уезжаешь?

– Вообще-то в августе. Но весь июль я работаю.

– Где это?

– У отца в конторе. Замещаю его секретаршу.

– Класс.

Клем все это время стояла позади, и Стеф приходилось смотреть на нее снизу вверх, отчего лицо подруги казалось ей каким-то опрокинутым. Забавно, что она почти не узнавала свою такую старую подругу.

– Садись, – предложила мать Стеф. – Выпей с нами чего-нибудь.

Клем с радостью согласилась. Она взяла стул от соседнего столика, и они принялись с увлечением болтать, зная, что за ними наблюдают, – как актрисы, громко или вполголоса, в зависимости от обсуждаемой темы. Стеф узнала, что Кларисса опять, уже во второй раз, просрала первый курс медицинского факультета. Теперь она на пределе. К тому же ее парень уезжает в Лондон на стажировку, он учился в университете Париж-Дофин, это же какие бабки. А вот Симон Ротье валяет дурака в коммерческой школе в Провансе, занимается в основном серфингом да электронной музыкой. Сейчас он в городе, Клем встретила его как-то на улице.

– И как? – спросила Стеф.

– Такой же, как раньше.

– Придурок.

– Именно.

Они засмеялись. Стеф собирается с ним увидеться?

– Никогда.

Но от одной только мысли об этом ей вдруг стало как-то странно, она как будто ослабла. Они продолжали перебирать знакомых. Родриг учится на юридическом в Меце, его не видно и не слышно. Адриен Ротье блистает у себя на спортивном. Он теперь занимается триатлоном, у него уже куча медалей. Кстати, мать Стеф несколько раз видела его фото в газете.

– Ага, и все это, чтобы стать в конце концов школьным учителем физкультуры.

– Ясное дело. Остаток жизни чувак проведет в резиновых тапочках в вонючем спортзале. Круто.

Мать Стеф хихикнула. Она уже допила свой кир и веселилась от души. Ей захотелось выпить еще, поэтому она заказала бутылку сильно охлажденного белого вина, отдававшего электричеством. Настроение у нее, решительно, было отличное. Стеф нашла подругу такой же, какой она всегда и была: пикантной, соблазнительной, хотя к этому добавилось еще нечто, трудно определимое. Это нечто походило на высокомерие, но, возможно, это была сила. В любом случае это делало ее неотразимой. Всем трем было просто чудесно вместе, и они намеревались продлить удовольствие.

– Здесь и пообедаем, – поглядев на часы, вскоре решила мать.

Дело шло к полудню. Они и не заметили, как пролетело время. Клем сказала, что ее ждут. Мать ответила, что она угощает. Ну что ж, если так… Виктор принес меню. Вокруг них затягивалось время аперитива. Нежились на солнышке тридцатилетние в футболках. Дети бегали туда-сюда к большому водоему, занимавшему весь центр площади. Было несколько пожилых посетителей, хозяйственные сумки из клетчатой шотландки, случайные люди, которые ели ромштекс или киш. Девушки захотели заказать салат, мать склонялась больше к тартару из лососины. Но выпив еще, они в конце концов все заказали по пицце. Разговор продолжался, все более оживленный, веселый, несмолкающий. У Клем в запасе была куча историй про кабинет отца и чокнутых, которые туда ходят. Его приемная – это двор чудес в чистом виде. Алкаши, пенсионеры, неимущие, силикозники, люди с ожирением, с варикозом, калеки и прочие жертвы несчастных случаев, иностранцы, которых невозможно понять, и немногим лучше изъясняющиеся французы.