Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какой совет? Ты понимаешь, Саня, что все это очень серьезно? И тут не до шуток! Либо каких-то там выступлений правозащитников.
— Не каких-то, Костя, это во-первых. А во-вторых, мотор уже запущен, и взлетит самолет или останется на земле, будет зависеть от главного диспетчера — то бишь от нашего генерального. Ему и думать, как на такое дело посмотрит президент. Я все сказал, о вождь мой! — И Александр сложил перед своим лбом ладони. — Бизоны сдохли, осталось одно...
— Перестань, — поморщился Меркулов. — Дай слово, что не полезешь без моей команды? Ну без моего знака?
— И каким он будет? — нахально ухмыльнулся Турецкий.
— А ты сам увидишь...
Генеральный прокурор был хмур. Рассеянно перебирал бумаги в папке, лежащей перед ним. Снял очки, жестом предложил вошедшим садиться. Подвигал пухлыми губами и изрек:
— Тут на вас, Александр Борисович, поступило много жалоб. Ну там самоуправство, грубость — это, в общем, обычные кляузы недовольных тем или иным развитием событий. Я не стал бы обращать на них пристального внимания, если бы не одно обстоятельство... Они поступили к нам с резолюцией сотрудника кремлевской администрации — разобраться и принять немедленное решение. Вот так-с... — Он хлопнул ладонью по папке перед собой. — Что прикажете делать, а? Вот вы, Константин Дмитриевич, вы всегда защищаете Александра Борисовича. Что на этот раз скажете? Там ведь дошло уже до самоубийства! Человек не выдержал преследований и наложил на себя руки! И не просто гражданин икс, а высокий государственный чиновник, народный судья!
— Он, с вашего разрешения, Владимир Анатольевич, председатель районного суда. Фамилия Слепнев.
— Благодарю вас, — генеральный сложил пальцы в замок и опустил на них подбородок. — И что дальше? Что вы этим хотите сказать?
— У нашего сотрудника, который занимался этим делом, есть точная копия его предсмертной записки. Цитирую: «Это у меня вынужденный уход. Стоя на краю, прошу пожалеть и не трогать мою семью, а я виноват — и сам выношу себе приговор». Написав сие, он застрелился из табельного оружия. Извините, но какое я-то имею к этому отношение?
— Но, видимо, информация не беспочвенная?
— А почему не поставить вопрос наоборот? Именно беспочвенная, однако ловко притянутая за уши, поскольку другой у них под рукой просто не обнаружилось.
— Это вам кажется, — усмехнулся генеральный прокурор и снова открыл папку. Перебрал несколько страничек, бросил: — Вон их сколько!
— И все на имя президента?
— Как вы угадали? — съязвил генеральный.
— Типичная провинциальная самонадеянность. Вам нужны объяснения, Владимир Анатольевич?
— Хотелось бы.
— Слушаюсь. — Турецкий взглянул на Костю, тот делал ему глазами знак: спокойно. — Читаю вам короткое официальное заявление районного прокурора Керимова в связи с теми событиями, по поводу которых господин президент передал, как я понимаю, мне через вас, Владимир Анатольевич, указание разобраться и строго наказать виновных. Если что не так, поправьте, пожалуйста, меня.
— Так, так, успокойтесь, — снисходительно заметил прокурор.
— Прекрасно. Цитирую. Документ имеется в деле. «Никаких жертв среди населения нет и не было. Это злостные слухи, распространяемые преступными элементами, устраивающими в городе беспорядки, и поощряемые прямыми противозаконными действиями лиц, выдающих себя за журналистов и действующих с единственной целью — накалить обстановку в городе и районе. То есть любыми путями дестабилизировать ее накануне выборов губернатора, а затем и мэра нашего города. Этого мы позволить не можем». Из всей этой филиппики правда лишь в одной фразе — «накануне выборов губернатора, а затем и мэра». Все остальное — откровенная ложь и подтасовка фактов.
— И у вас имеются доказательства?
— Я уже представил их на рассмотрение вашего заместителя господина Меркулова.
— Вы читали, Константин Дмитриевич?
— Читал, Владимир Анатольевич. Это ужасно!
— Что именно?
— Факты, изложенные в заявлениях десятков пострадавших от милицейского насилия — в самом неприглядном его виде, а также от допрошенных исполнителей преступных — нет другого слова — указаний своего руководства. Документы подтверждают друг друга.
— Но тогда как же нам относиться к этому? — Генеральный прокурор концом сложенных очков отодвинул от себя папку с жалобами.
— Как ко всякой провокации. Желательно бы еще уточнить адресатов.
— А они и не скрывают своих имен.
— Тем более надо будет еще раз внимательно взглянуть на их собственную роль в указанных событиях.
— А что мы ответим администрации президента?
— Правду, Владимир Анатольевич.
— Хм... как у вас все просто... А ее ждут от нас? Такую?
— Я внимательно просмотрел отчет Александра Борисовича в связи с проведенным предварительным следствием. Там надо будет кое-что поправить, убрать некоторые оценочные резкости, естественные эмоции, но в принципе, я считаю, вполне... Докладывать президенту будете вы?
— Не думаю... Посмотрим, когда дойдет до этого дело... Значит, отчет вы написали, Александр Борисович?
— Так точно.
Генеральный поморщился — эта военная краткость всегда раздражала его. Он бы и китель со звездами не носил, если бы этикет не заставлял. И эти «слушаюсь», «так точно» он терпеть не мог. А Турецкий, зная это, обожал время от времени вставлять своему главному шефу этакие мелкие шпильки. Костя относился к ним неодобрительно, вот и сейчас хмурился, поглядывая на Саню.
Между тем генеральный прокурор перелистал несколько страничек и поднял глаза на своего первого помощника:
— А что там у вас случилось с начальником РУВД?
— Против подполковника Затырина у следственно- оперативной группы имеются серьезные улики в том, что он лично руководил действиями милиции и ОМОНа, вызванного, кстати, по его требованию, хотя он всячески теперь от этого дела открещивается. Но неопровержимые факты — они имеются в деле — говорят против него. Генерал Грязнов, в тесном контакте с которым работала наша следственная группа, посоветовался со своим руководством и принял решение о временном отстранении — на период следствия — начальника РУВД и отобрании у него подписки о невыезде.
— Да, но там же главный виновник, как сообщается... э-э... вовсе не он, а командир ОМОНа? Сбежавший, кстати, от правосудия!
— Никак нет, Владимир Анатольевич, — ответил Турецкий, краем глаза снова заметивший мелькнувшее на лице Кости недовольство, — командир ОМОНа майор внутренних войск Умаров явился, чтобы дать признательные показания. А скрывался он некоторое время, как мы поняли, по той причине, что именно на него и собиралось руководство областью и городом свалить главную долю вины за происшедшее. Показания имеются в деле.