гораздо более эксцентричной, гиперчувствительной и несчастной, чем Бовуар, и она пишет еще более откровенно. Явная причина ее экстраординарной искренности заключается в том, что она очень полагается на свой дневник, особенно когда пишет о подростковых годах. Более того, она много цитирует оттуда. Ее доверие к тексту, написанному в юности, придает ее автобиографии отчетливо эмоциональное, надорванное, не ностальгическое настроение. Первая — детская — часть, однако, занимает четверть книги, и там, где у нее нет дневника, на который можно положиться, это блестящее, глубокое, высокохудожественное произведение. По стилю оно немного напоминает «Берлинское детство на рубеже веков» Вальтера Беньямина. В этой книге тоже нет ностальгии, скорее, она создает чувство, что д’Обонн была блестящей, но эксцентричной писательницей, у которой было необычное детство. Д’Обонн ловко воссоздает ощущения своего детства, используя взрослую изощренность и оригинальные аналогии. Она начинает с совершенно ироничного описания истории предков и родителей: ее отец работал в финансовом секторе, но был простым человеком, а мать была лишенной материнских инстинктов феминисткой, политической революционеркой, преподавательницей математики, сожалевшей о том, что завела детей. Они придерживались левых взглядов, но, разочаровавшись в войне, простодушно поддерживали итальянский фашизм. Д’Обонн замечает, что она не была бунтаркой, потому что ее семья была слишком нонконформистской, чтобы против нее можно было восстать68. Однако д’Обонн страстно ненавидит авторитарную католическую школу, в которую ее отправили сразу после того, как семья переехала в Тулузу.

История женских автобиографий детства и юности подтверждает, что молодые женщины, которые восставали против своих семей, происходили из крепкого среднего класса или крупной буржуазии. В межвоенные и военные годы Северин, Лухан, Старки и в некоторой степени Баттс — все родившиеся в благополучных, а то и богатых семьях — писали о том, как они пришли к отказу от буржуазных ценностей своих родителей. В 1950‑х похожие истории о разрыве в аналогичных условиях написали Эйлс и Бовуар. Видимо, образ жизни, к которому родители готовили их, обеспечил им образование и достаточную уверенность для бунта. Безусловно, новые европейские законы, предписывающие универсальное обучение, ослабили контроль семей над воспитанием своих дочерей и способствовали развитию амбиций, выходящих за рамки обычных женских судеб. Д’Обонн, моложе других писательниц, выросла в более тревожные времена без семейного богатства и родительских ожиданий, она была столь же несчастной, что и девочки из обычных семей со средним достатком, но она не бунтовала против родителей.

Отношения

Неудивительно, что три из пяти писательниц, сосредоточившихся на своих детских «я» с окружающими, имели опыт в психоанализе или психологии. Филлис Боттом училась у Альфреда Адлера, Елизавета Фен была детским психологом, а Мари Бонапарт была практикующим психоаналитиком и пациенткой Зигмунда Фрейда. Хотя каждая из них имела собственные подтвержденные и определенные психологические мнения, все трое чрезвычайно хорошо разбирались в теории психоанализа. Решающее значение детства для каждой из них было аксиомой. Они также разделяли убеждение, что детей неизбежно на бессознательном уровне определяет обращение, ожидания и суждения о них других людей. Следовательно, невозможно отделить собственную историю от личностей и действий окружающих, в частности родителей, а также братьев и сестер, воспитателей и близких друзей. Боттом и Фен напрямую это формулируют. Каждая из писательниц ставит перед собой задачу проникнуть под облачный покров детства и восстановить как можно больше из этого драгоценного, предположительно формирующего отрезка времени. Каждая исследует свой материал с надеждой увидеть подсказки, ключи или повторяющиеся модели.

Опубликованная вскоре после войны книга Филлис Боттом «Поиск души» больше, чем другие (кроме разве что Лухан), отражает влияние психоанализа на автобиографии детства. Британская писательница, автор многочисленных романов и рассказов, Боттом также написала биографию психиатра Альфреда Адлера, у которого она училась в Вене. Она принимает точку зрения Адлера о том, что уже к пяти годам ребенок выбирает свою «схему жизни», которой бессознательно следует впоследствии69.

Если такой детский паттерн «более или менее нормален», то «часто можно самостоятельно избавиться от этих барьеров и самообмана». Но если нет, «понадобится помощь профессионального психиатра»70. Таким образом, Боттом признает чрезвычайную важность детства как формирующего этапа и подчеркивает, что первый выбор почти наверняка ошибочен и, следовательно, должен быть опровергнут и изменен. В своей книге Боттом хочет показать, как ребенок, которым она когда-то была, стал ею. Из-за веры в решающую силу детских переживаний ее история о самой себе и ее семье приобретает ауру судьбоносной. Повествование ведется ретроспективно. Рассказчица, твердо контролирующая ситуацию, оглядывается на свое наивное младшее «я» с точки зрения мудрости, психоанализа, жизненного опыта и возраста. Она рассказывает свою историю до восемнадцати лет.

Боттом анализирует то, как была устроена ее семья. Одна из четырех детей, она рассказывает о своей семье больше, чем большинство ее предшественниц, за исключением Васер и Старки. Подобно Лухан, Баттс, Салверсон и Старки, Боттом очень критично отзывается о своих родителях. Как само собой разумеющееся она говорит: «Так же, как я психологически разоблачаю себя, мне придется разоблачить своих родителей»71. Своего отца она оценивает, как духовное лицо, настолько избалованное его матерью, что он ожидал такого же обращения от жены. Свою мать она описывает, как склонную к ипохондрии и одержимую страхом. Согласно анализу Боттом, когда ее мать встретила человека, который боготворил ее, ее «изголодавшееся сердце»72 познало счастье, она хотела, чтобы он принадлежал лишь ей одной и требовала его «теплой и настойчивой заботы»73. Очевидно, несмотря на обаяние и любовь друг к другу, ее родители были несовместимы.

Ни один из них не мог предоставить другому то, в чем он нуждался. Болезнь ее матери была достаточно серьезной, чтобы оказывать влияние на жизнь семьи. Однако Боттом неоднократно намекает, что ее мать была не так больна, как ей казалось, и что она использовала свое состояние, чтобы манипулировать членами семьи. Дети выбирали сторону одного из родителей.

Образец властности для Филлис — ее старшая сестра Уилметт, «дитя… великолепного мужества и находчивости»74, которой она восхищалась и ненавидела. Роль, которую играет Уилметт в детстве Боттом, чуть ли не важнее, чем роль ее родителей. Основной сюжет автобиографии — ненависть Филлис к Уилметт, но эту ненависть смягчает чувство вины: Уилметт взвалила на себя заботы о семье и умерла от туберкулеза в довольно раннем возрасте.

В отличие от Лухан, Баттс, Салверсон и Старки, Боттом относится критически не только к окружающим, но и к себе самой. Она не просто изображает невинную жертву, но пытается выяснить, где она ошиблась и свернула не туда. Она пишет, что Адлер