– Ты, как всегда, догадлив, друг мой. Но уж этой проблемой, видимо, придется заняться мне самому. Какие вопросы?

– В принципе… – пожал плечами Грязнов. – А где сейчас туманы?

– А туманы – и сейчас, и всегда – окутывают, Славка, так называемый туманный Альбион. То есть Англию, также упомянутую в разговоре. Туда, надо понимать, папаша с сынком и собираются намылиться. И оттуда их нам не выдадут – прецеденты тебе известны.

– А перекрыть? – спросил Грязнов.

– Этим и займемся, – хмыкнул Меркулов. – Итак, я иду, все свободны.

– Юра просил, – сказал Грязнов, поднимаясь, – чтобы поскорее вызвать, в смысле, – перевести этого Репина из Вологды в Москву.

– Вот, – показал пальцем на Турецкого Меркулов, – от него зависит. Наседай на друга. А Гордеев теперь имеет все основания продолжать участвовать в деле в стадии предварительного следствия, как защитник вашего Репина. Я почти уверен, что президиум Верховного суда отменит его приговор и все последующие судебные определения и постановления и передаст дело на новое расследование со стадии предварительного следствия. Но не будем опережать события.

Дальнейшие события, как отметил для себя Юрий Петрович Гордеев, развивались в том направлении, о котором сказал Меркулов. Да, в общем, было бы и глупо сомневаться в компетентности заместителя генерального прокурора, реально представлявшего себе последующие действия высшей судебной инстанции.

Обрадованный телефонным звонком Александра Борисовича Турецкого, сообщившего ему о том, что дело он таки взвалил на свои плечи, Юрий, естественно, захотел обрадовать своего подопечного. Тем более что и время было еще непозднее. Хотя обрадовать человека никогда не поздно. Вот с этой мыслью он отыскал среди своих записей телефонный номер полковника Предыбайло и позвонил ему, полагая, что начальник, или, как его звали в колонии, хозяин, уже пришел домой.

– Борису Серафимычу пламенный привет из столицы от адвоката Гордеева! – бодро возвестил Юрий, едва услыхал в трубке хрипловатое «алё?».

– А-а! – обрадовался полковник. – Про вовка промовка, а он тут как тут! А я уж собирался вас, Юрий Петрович, побеспокоить малость. С утречка завтра хотел, но вы сами догадалися…

– Что, есть хорошая новость?

– Да новость – она есть, а вот насколько хорошая?.. Чепэ у нас, Юрий Петрович, однако. И с вашим хлопцем приключилась…

– Что?! Беда какая? – У Юрия зажившее было темечко заломило с новой силой.

– Да не то шоб очень, но…

– Так говорите, говорите! Не стесняйтесь! Я вам с мобильного телефона звоню, надеюсь, что посторонних ушей нету! Алло! Борис Серафимович? Куда вы пропали?

– Та не пропал я…

И полковник начал рассказывать, перебивая себя самого какими-то посторонними подробностями, и говорил так, будто и не по телефону вовсе, а просто сидел со знакомым за столом и травил себе потихоньку. Юрий сперва на эти паузы не обращал внимания, а потом всерьез забеспокоился – так ведь никаких же денег не хватит!

Суть же длинного рассказа полковника сводилась к следующему.

В охране его колонии служат в основном контрактники, хлопцы, по его же убеждению – справные. Ну и бог с ними. Они же выводят осужденных на работы в тайгу. На лесоповал. Охраняют, чтоб не разбежались, хотя в зимнюю пору особо не разбежишься, сумасшедших мало. Это вот ближе к весне, к «зеленому прокурору», как когда-то говорили зеки, там у них в душе что-то пробуждается такое, что невольно провоцирует и неповиновение, и даже побеги.

Но это все предыстория. Главное же заключалось несколько в ином. После отъезда Гордеева из колонии Предыбайло продержал Репина в помещении ШИЗО где-то с недельку, естественно, без строгого режима, а потом ему показалось, что хватит. Поползновений со стороны, что б грозило осужденному, не было. Во всяком случае, никто не докладывал. Чего же зря помещение занимать, в котором всегда найдется кого подержать – для укрепления общей дисциплины. Ну и вернулся Репин обратно в барак.

Потом его пару раз вызывал к себе полковник – для телефонных переговоров с Москвой, нарушение, конечно, но ведь все ж мы люди! Да и парень не так виноват, если верить адвокату. А Предыбайло почему-то проникся к Юрию Петровичу. Словом, все текло без эксцессов. До недавнего времени.

Теперь другая сторона вопроса… В Шлёпине-то, почитай, половина насельников – бывшие осужденные, многих из которых отлично знал и сам полковник, бывшие его же подопечные, ставшие на правильный путь исправления. И в этом тоже есть определенная гордость начальника ИТУ. Короче, встретил как-то раз, идя на службу, одного из бывших «своих» Борис Серафимович, и, пока топали по скользкой дороге, тот ему и сказал. Вот, мол, Серафимыч, объявился среди местных один пришлый. Тихо сидит, никуда не выходит, даже и не видел его никто. А тут сосед заглянул вечерком, надо, говорит, побазлать за одного кореша. Ну отчего ж с соседом-то не посидеть? Это можно. Ну посидели, взяли там по маленькой под строганинку, тот и предлагает: ты, мол, с Серафимычем вроде как запросто – здороваетесь там, то, другое, намекни ему, что есть у него в бараках один корешок, который очень не нравится кое-кому в Москве. И этот самый «кое-кто» готов заплатить круглую сумму, чтоб на лесоповале нечаянно беда с тем корешком случилась.

Все честно рассказал этот парень, Митяй его зовут вообще-то, полковнику, а потом добавил, что, мол, если уговор не состоится, то он, то есть Митяй, ничего такого хозяину не говорил.

Нет, недаром провел всю свою сложную трудовую жизнь Предыбайло и сам в местах не столь отдаленных, правда, по другую сторону колючки, но это вовсе не значило, что ему, по его сторону, светило курортное солнышко Южного Крыма. Или того же Житомира, откуда до сих пор не вернулись еще от родни жена с дочкой. У него эти разговорчики насчет того, что вот я тебе сказал, но на самом-то деле ничего не говорил, не проходили. И поэтому он предложил Митяю пройти с ним в служебный кабинет и там разговор закончить. Тот стал было отказываться, но полковник только внешне был толст и рыхл, а хватку имел дай боже. Вот и не сумел отвертеться Митяй, пришлось ему во всем сознаться – и что за сосед, и где живет, и кто там у него прячется, когда в Шлёпине появился и все остальное. И так получалось, что неизвестный, которого однажды видел-таки Митяй, был человеком еще молодым и крепким внешне, а разбитая голова адвоката – всенепременно дело именно его рук.

Больше сказал Митяй; слыхал он от того же своего соседа, что приезжий очень расстроен был, узнав, что московский адвокат каким-то необъяснимым чудом оказался жив. Ведь проверял тот приезжий – ни глаз не показал, ни дыхание, которого уж просто не было. Уверен ведь был, а когда начались разговоры да вроде искать стали, кто бы мог такое сотворить с приезжим, который у самого хозяина в доме остановился, а значит, и честь ему была оказана немалая, так вот тогда уж пришлось по-настоящему затаиться. А позже, как уехал адвокат, выполз на свет божий. Дело-то оказалось не сделано: тут так – либо один, либо другой. Такая команда ему была. Лучше, конечно, обоих, но – как карта ляжет.