Высоцкий продолжит жить с Иваненко во грехе, а разлучник, то есть я, исчезнет в тумане.

– Постойте, но ведь Высоцкий женат, и женат он вовсе не на Татьяне Иваненко...

– Ой, я вас умоляю! Женат, не женат, кому какое дело до таких мелочей? К тому же все знают, что он на этой французской выдре женился лишь для того, чтобы ездить за границу и привозить Танечке подарки!

– Эм... – я не сразу нашелся, что сказать. – Боюсь, что не все в курсе этой хитрой комбинации...

– Вы про ваш Комитет государственной безопасности? – она чуть поморщилась, давая понять, что относиться серьезно к этой организации не стоит. – Ой, а что они там знают? Ничего они не знают! А тут любовь! Высокая любовь, откуда этим дуболомам про неё знать?

– Вообще-то я тоже из дуболомов, – я потряс удостоверением.

– И это вас нисколько не красит! – припечатала Элеонора. – А почему вас не наказали? Я же в письмах всё изложила – вас должны были примерно наказать за ваш неблаговидный поступок!

– Тяф! – согласилась с хозяйкой Тафа.

– Их мне отдали и приказали разобраться...

– Вот всегда так – жалуйся, не жалуйся, а твои письма потом отдают тем, на кого жалуешься. И всё, – Элеонора заметно огорчилась. – Наш ЖЭК такой же. Я и в райсполком писала, и в райком партии – и что, всё спускают обратно к этому Васильеву, а он только руками разводит – какие трубы, какие замены? А зимой опять весь дом мерзнуть будет!..

– Элеонора, вы, наверное, всё знаете про театральную жизнь? – я слегка перебил её, но коммунальные проблемы этого дома мне были совсем не близки.

– Не всё, – она строго глянула на меня и добавила с заметной гордостью: – Но многое.

– Это хорошо, – я улыбнулся. – Просто я... так сказать, по долгу службы... иногда вынужден погружаться в эту жизнь, но признаюсь, как на духу – для меня это темный лес, мои интересы лежат в другой области. А как вы смотрите на то, что я иногда буду у вас консультироваться по некоторым вопросам? Вряд ли это будет часто... я и театры существуем в разных мирах. Но иногда без консультаций специалистов не обойтись.

– Консультации? – сказала она гораздо мягче. – Забавно вы выразились. Некоторые люди называют это другим словом, очень грубым.

– Это каким же? – спросил я, потому что Элеонора этого явно ожидала.

– Да стучать же, что ж ты такой непонятливый, – она даже стукнула себя кулаком по лбу. – Это называется – стучать. Мой хороший знакомый это называет именно так, а он, думаю, знает, о чем говорит. И ответ на ваше предложение – нет.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Потому что я уже даю, как вы выразились, консультации вашему Комитету.

Я на мгновение замер. Это было неожиданно, хотя теперь я знал, кому обязан тем, что эта женщина знала мою фамилию, место службы и историю моих отношений с Татьяной Иваненко. Правда, такие дела у нас, мягко говоря, не поощрялись, я не слышал о том, чтобы информаторов использовали против коллег, да и память «моего» Орехова об этом молчала. Подобное могло иметь место разве что где-нибудь в Первом или Втором главных управлениях, но у них всеобщая подозрительность была в порядке вещей.

– А как зовут сотрудника, которому вы... хмм... даете консультации? – осторожно спросил я, рассчитывая на то, что разговорчивая Элеонора не заметит подвоха.

– Филипп, – легко ответила она. – Он сейчас у вас там большой человек, а когда мы с ним познакомились, был ещё зеленым лейтенантом, таким смешным. Но я тогда больше с его женой общалась, Людочка тоже по театру болела...

– А сейчас не болеет? – уточнил я.

– Сейчас – увлекается, – пояснила Элеонора. – А тогда – болела. Мы с ней всюду бегали, МХАТ, Большой, Малый, Вахтангова. Всех актеров наизусть помнили! А