«Остланда» неосторожно написал, что православный «епископат и теперь желает падения Советов, но, возможно и даже определенно, свои надежды больше не связывает с победой немцев»[589].

Работавший переводчиком в Риге в годы войны и лично знавший Экзарха немецкий лютеранский священник Е. Тройлиб в своей статье позднее писал: «На деле Сергий чем дальше, тем больше рассматривал проблематику солидарности с германской политикой в свете нацистского отношения к русскому народу в теории и на практике… С конца 1942 г. он делал в своих проповедях замечания о страдающей русской душе и русском национальном достоинстве». Тройлиб отмечал, что именно связи Экзарха с Московской Патриархией, наряду с его возросшей политической осторожностью, привела к растущей напряженности в отношениях с оккупационной властью. При этом священник полагал, что решающую роль сыграл донос одного из назначенных вермахтом глав районной администрации, в котором тот написал о непосредственной тесной связи Экзарха с московским церковным руководством. Так постепенно владыка Сергий стал персоной non grata[590].

Начался сбор компрометирующего материала на митрополита. В октябре 1943 г. под руководством начальника полиции и службы безопасности в Риге оберфюрера Ланге состоялось совещание, на котором обсуждалась деятельность Экзарха. По свидетельству участника этого заседания И.Л. Глазенапа, майор СД В.В. Поздняков на нем заявил: «Все молящиеся слушают его [митрополита Сергия] проповеди с замиранием сердца. Совсем недавно преосвященный посвятил свою проповедь одной из заповедей: «Не осуждай – не осужден будешь», и все свои высказывания свел в конечном итоге к тому, чтобы верующие не осуждали тех, кто проявляет недовольство существующим порядком, и никуда об этом не сообщали. А проповедь о помощи ближним по заповеди «возлюби ближнего своего как самого себя» была направлена к тому, чтобы побудить слушающих «оказывать помощь семьям, кормильцы которых погибли от рук басурманов»… Его постоянные молитвы «о ниспослании мира и благоденствии нашей православной Родине» настраивают верующих против установления нового порядка на территории, освобожденной великой немецкой армией. С помощью господина Левицкого [секретаря Экзарха] я подсылал к Сергию агентов-женщин, которые обращались к нему с «жалобами» на то, что арестовали их кормильцев. Он всегда помогал им материально, утешал их, говорил, чтобы «надеялись на Бога и свою великую Родину»[591].

Эти фразы о подлинных настроениях Экзарха подтверждает свидетельство священника Михаила Кузменко, в конце 1943 – апреле 1944 гг. исполнявшего обязанности начальника его канцелярии: «Когда был избран Святейший Патриарх, оккупанты запретили возносить его имя за богослужением. На Епархиальном собрании в Вильно митрополит с волнением в голосе оповестил об этом решении оккупационных властей местное духовенство, но оставил за собой право поминать Патриарха. Я всегда в Вильно сослужил Экзарху и не знаю случая, чтобы эта воля его когда-либо нарушалась. За три дня до смерти… в слове своем Высокопреосвященный остановился на страшном историческом моменте, переживаемом Родиной, когда «нашу святую Русскую Землю попирают враги. Близится час – и, поставленные на колени, они будут просить у нас прощения. Но мы будем тогда так же тверды и немилосердны, как они теперь к нам». А за день до убийства Экзарх совершал панихиду по певцу Д. Смирнову и после нее сказал отцу Михаилу: «А ведь я по себе служил панихиду… Так оно и обернется. Теперь я уже не сделаю для них того, что позволил себе сделать раньше»[592].

Лично знавший митрополита Сергия архимандрит Кирилл (Начис) также рассказывал, что владыка предчувствовал возможное покушение на свою жизнь и накануне убийства в комнате, где он ночевал, переставлял кровать подальше от окна[593].

8 марта 1944 г. IV отдел полиции безопасности и СД, ведавший церковными делами в «Остланде», составил справку о деятельности Экзарха. В ней отмечалось, что он в победу Германии больше не верит, предпринимает попытки отмежеваться от других иерархов, наиболее тесно сотрудничавших с немцами. Митрополиту ставилось в вину регулярное прослушивание передач московского радио, пение в компаниях советской песни «Синий платочек» и т. п. В эти же дни рижскому гестапо приказали срочно организовать в Риге конференцию православных иерархов и добиться, чтобы она приняла резолюцию, направленную против Московского Патриарха. 20 марта из Берлина пришла категоричная телеграмма: конференция должна состояться в течение 14 дней, заранее была разработана ее программа[594].

Такая острая необходимость в конференции возникла из-за широкой антисоветской церковной пропагандистской кампании, развернутой германскими ведомствами на Балканах. В заметке ландесдиректора Трампедаха, возглавлявшего политический отдел в РКО, о переговорах с представителями Партийной канцелярии Шмидт-Рёмером и Главного управления имперской безопасности Нейгаузом в Берлине 7 марта 1944 г. говорилось: «Доктор Шмидт-Рёмер и штурмбаннфюрер Нейгауз исходили из того, что религиозно-политическая пропаганда Православной Церкви в Советском Союзе делает очень заметной доброжелательность к Советскому Союзу на Балканах, особенно в Болгарии, и что необходимо предотвратить это антибольшевистскими заявлениями Русских Православных Церквей… Формально принадлежащая к Русской Матери-церкви Православная Церковь в Остланде является особенно подходящей для эффектного заявления против церковной политики в Советском Союзе. Однако, при этом, безусловно, необходимо гарантировать, что не будет подготовлена резолюция и не последует заявлений, которые противоречат германским политическим интересам». Видимо, полагая, что требуемую резолюцию получить будет очень сложно, Трампедах высказался против проведения конференции, но под сильным давлением был вынужден уступить[595].

Руководитель группы религиозной политики РМО Розенфельдер также сомневался в целесообразности конференции и возможности добиться от митрополита желаемого образа действия. 23 марта 1944 г. он сообщил начальнику руководящей группы культурной политики Восточного министерства Милве-Шрёдену о переговорах с представителем Главного управления имперской безопасности: «Я еще раз обратил внимание доктора Нейгауза на то, что в настоящий момент я не особенно высоко оцениваю пропагандистское воздействие этой конференции, тем более в связи с возможным исключением Экзарха Сергия». Однако и Розенфельдер в конце концов согласился выполнить требования полиции безопасности: «Я согласовал с p.p. Трампедахом, что данная конференция по возможности состоится к Пасхе и что меня ознакомят с направляющей линией, которую дала СД… для этой конференции»[596].

Созванное 5 апреля 1944 г. в Риге архиерейское совещание приняло не «заказанную» гестапо резолюцию, а свое обращение «Православным людям в Литве, Латвии и Эстонии». В этом обширном документе речь главным образом шла о духовных нуждах верующих Экзархата: учреждении во всех трех епархиях Внутренних Миссий для работы с беженцами из русских областей, обеспечении сохранности и эвакуации святынь, предметов церковного обихода и т. д. Лишь в заключительной части содержались антикоммунистические призывы с сильной русской национальной окраской: «Чтобы жила свободная Россия, большевизм надо уничтожить. Только тогда будет свободна и Церковь… Сознавайте отчетливо, что место наше в рядах борцов за новую свободную счастливую Россию, в рядах Русской освободительной армии…