Как только Хью поставил ящик на стол, глаза Люкина загорелись. Он медленно подошел, молча постоял и отошел обратно, словно в ящике находилась вещь настолько священная, что человеческие руки не должны касаться ее.

— Ты все сделал правильно, — пробормотал он едва слышно, словно нашептывал соблазняющие слова в ухо женщине. — Все прошло гладко?

— Они даже не стали задавать вопросов, — отвечал Хью, сам пораженный тем, как легко ему удалось выкрасть то, за чем его посылали. — Я звал их на краю леса, а когда колдуны наконец появились, просто сказал то, что вы велели, — что я кузен Камерона. Женщина отвела меня в лагерь — она даже не заметила, что я делал заметки, так что теперь я смогу найти дорогу назад, — и рассказала, что Камерон был убит Трибуналом. Ради нее я выдавил из себя несколько слезинок — просто вспомнил о щенке, которого переехала карета, когда я был маленьким. Затем попросил ее оставить меня на некоторое время одного в часовне. И это сработало словно колдовские чары! Ящик оказался именно там, где вы и говорили. В лагере осталось так мало колдунов, что никто и не собирался шпионить за мной, когда я вытаскивал его. Но затем… — Торжествующее выражение на мгновение исчезло из глаз Хью. — Я едва не задохнулся от удивления, когда услышал голос короля на поляне! Он и Маклауд добрались до лагеря всего через несколько часов после меня. Я, конечно, почувствовал такое облегчение, когда узнал, что его величество спасся из Делфархама, но… одному Богу известно, что я смог бы сказать ему, если бы он меня увидел!

— Уверен, ты придумал бы что-нибудь толковое, — рассеянно отвечал Люкин, почти не слушая его, пальцы архиепископа поглаживали латунный замок ящика, словно щеку женщины, околдованной его обещаниями. — Благодаря тебе мы знаем, что его величество жив. И тебе удалось заполучить оружие, которое уничтожит его врага.

Затем архиепископ схватил смятый кусок пергамента и потряс им перед лицом гвардейца.

— Какова дерзость этого человека, приславшего письмо, в котором он приказывает мне совершить обряд его коронации! Он собирается унизить меня. Хочет усмирить меня, прелата Кайта, и в моем лице растоптать Святую Матерь Церковь! Однако пути Господа иногда и вправду могут позабавить нас, — добавил он, убирая в сторону оскорбительное письмо.

Морщины на лице архиепископа разгладились. Тихонько посмеиваясь про себя, Люкин подумал, что стоит сохранить письмо как трофей — будет над чем посмеяться, когда от его врага не останется ничего, кроме воспоминаний! Собственноручный приказ Мудреца станет причиной его падения. А об остальном я позабочусь.

— Однако я совсем забылся, — резко сказал Люкин, возвращаясь к настоящему. Архиепископ бросил через стол кожаный кошель с золотом — в нем было в два раза больше денег, чем он обещал, но будущее Кайта того стоило. — Возьми. Используй эти деньги, как подскажет Господь, в награду за твою верность церкви и короне. Ты можешь оставить службу и купить дом где-нибудь в сельской местности. Трибунал конфисковал несколько прекрасных домов… возможно, усадьба на юге тебе подойдет?

Хью звучно сглотнул, когда почувствовал тяжесть кошелька.

— Б-благодарю вас, ваше преосвященство. Я и не думал, что…

— Я только попрошу тебя выполнить еще одно поручение. Сходи в собор и пошли ко мне курьера, я и так уже задержался с ответом его светлости — я должен написать ему, как польщен его приглашением на коронацию.

Хью четко поклонился и удалился, оставив золото на столе до завершения своей последней миссии. Как только он ушел, архиепископ вытащил из сутаны тонкий ключик — Дарэк вряд ли догадывается, что этот ключ находится у него, — и отпер ящик.

Задержав дыхание в предвкушении головокружительного зрелища, Люкин поднял бесценную корону — корону Фалтила, инкрустированную фиолетовыми корбалами. Как это показательно, подумал архиепископ, что Господь создал столь прекрасный предмет, чтобы навеки избавить землю от своего врага.

Он повернул корону, чтобы каждой гранью поймать лучи восходящего солнца, льющиеся в окно, и испустил проклятие, увидев, что около дюжины камней вынуты из гнезд.

— Грязный маленький воришка! — пробормотал он. — Наверное, продавал их по одному, чтобы набить живот пивом и сосисками.

Однако гнев Люкина оказался непродолжительным. Камерон уже понес наказание, вложив голову в петлю, — Трибунал позаботился об этом.

— Что ж, даже в таком виде она обладает достаточной силой, — проговорил архиепископ, почтительно возвращая корону на место. — То, что Мудрец с Саре задумал как мое унижение, обернется его смертью — его и прочих колдунов, примкнувших к нему. Уверен, коварная кайтская принцесса обязательно будет там, чтобы видеть, как коронуют ее марионетку.

Люкин положил руки на ящик и впервые за эти недели искренне рассмеялся.

— Я буду счастлив короновать вас, милорд, — произнес Люкин, почтительно поклонившись невидимому Мудрецу. Когда он поднялся, в его глазах горела злоба. — Это будет первая и последняя церемония вашего короткого царствования.

За последние два года Атайя успела привыкнуть к ощущениям, которые испытывают заключенные — будь то бесконечные часы, проведенные ею в подземельях Делфарского замка или в монастыре Святого Джиллиана, — однако пребывание в крепости Мудреца показалось принцессе самым изнурительным. В эти часы решалась судьба ее страны, а отсутствие новостей из Кайта и невозможность прийти на помощь именно тогда, когда в ней особенно нуждались, лишали принцессу последней надежды. На седьмой день заключения в роскошной комнате Дрианы, которые Атайя провела, едва притрагиваясь к еде, приносимой Тулисом, игнорируя нерешительные попытки управляющего заговорить с нею и посылая ужасные проклятия на голову колдуна, заточившего ее здесь, принцесса поняла, что близка к помешательству.

Влажная неустойчивая погода, окутавшие остров серо-зеленые облака, которые словно медлили, не решаясь разразиться грозой, — все это еще больше усиливало беспокойство Атайи. То и дело принцесса подходила к окну в надежде разглядеть через затянутый туманной дымкой канал очертания северного побережья Кайта. Понимая, что это невозможно, Атайя все-таки пыталась уловить очертания монастыря Святого Джиллиана среди нагромождения далеких утесов. Еще год назад принцесса рассмеялась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что когда-нибудь она захочет вновь очутиться в его унылых и душных стенах. Там у Атайи оставалась слабая надежда на побег — бежать отсюда было невозможно.

Принцесса потеряла счет, сколько раз за последнюю неделю она подходила к этому окну, лелея безумные планы выбраться на свободу, спустившись вниз по каменным стенам крепости. Даже подойдя к самому окну, Атайя не могла дотронуться до него — связывающие заклинания закрывали окно, равно как и двери, словно невидимый покров.

— Боится, видимо, что я предпочту выпрыгнуть из окна и разбиться насмерть, чем стать его женой, — проворчала принцесса, когда впервые обнаружила покровы.

Атайя постоянно напоминала себе, что, даже если бы ей и удалось бежать из крепости, она все равно никогда не смогла бы покинуть остров без гроша в кармане, и не имея возможности воспользоваться ни единым заклинанием.