Колесцовый замок, получивший на первых порах на Руси характерное прозвище «ливонский» (которое намекало на место первого знакомства русских с ним) был одним из них, и не самым распространенным, так как он был сложен и дорог в изготовлении и менее надежен, чем фитильный замок. Более простым и дешевым и, как результат, более распространенным стал кремнево-ударный замок, точнее, замки, поскольку к началу XVII в. было разработано несколько вариантов такого замка, различавшихся своим устройством. В актовых материалах и описях конца XVI – начала XVII в. встречаются упоминания о двух типах кремнево-ударных замков, отличавшихся друг от друга своим устройством – «свицкие» и «шкоцкие» (то есть «шведские» и «шотландские»), которые упоминаются, к примеру, в описях имущества Бориса Годунова и Михайлы Татищева. Другой пример – заказ на 100 затинных пищалей с «свицкими замки», который получили тульские оружейники в январе 1614 г., или заказ на «триста самопалов с замки и с ложи, ствол шести пядей, замки на свитцкое дело», выданный устюженским кузнецам в декабре 1616 г.[635] Из описи оружейной казны Кирилло-Белозерского монастыря следует, что в начале XVII в. использовался также так называемый «карельский» замок, а «свицкие» замки были уже освоены русскими мастерами (и надолго стали, пожалуй, самыми распространенными – вплоть до того, что, по мнению оружиеведа А. Н. Чубинского, в 1-й половине XVII в. стали именоваться «русскими»)[636]. Нельзя также исключить и хождения среди русских служилых людей конца XVI – начала XVII в. и «турецких» замков, которые могли проникнуть на Русь через Крым, Кавказ или Дон.

«Самопалы», как ружья, так и пистолеты, очевидно, во все возрастающих количествах завозились иностранными купцами (англичанами прежде всего, а затем голландцами через Нарву, а затем, после ее утраты, через Архангельск) с конца 50-х гг. XVI в. Немалое их количество было захвачено в ходе боевых действий в Ливонии (о чем свидетельствует, к примеру, название, которое на некоторое время закрепилось за колесцовыми замками – «ливонские»), и к началу 80-х гг. XVI в. они уже не были заморской диковиной и предметом исключительно царского или боярского обихода. Так, если в описи имущества Бориса Годунова упоминаются 6 «самопалов» – 4 «съезжих» (то есть кавалерийских) «самопала» с «ливонскими замками» (под которыми скрываются, как следует из их описания, именно колесцовые замки), самопал съезжий и самопал «турской долгой» с «свискими замками» и еще «аркобуз литовской», также с «ливонским замком», то Михайла же Татищев обзавелся целым арсеналом. В нем числился собственно Михайлов колесцовый «самопал съезжей» ценой в 5 рублей, охотничий «винтованный» самопал, 2 пары немецких «малых самопалов» (очевидно, речь шла о пистолетах) и два самопала, один короткий, другой долгий, оцененные вместе в 3 рубля. Но и это еще не все – в домашнем арсенале Татищева был еще и 21 «люцкой» самопал со «свейскими» и «ливонскими» замками, причем один из них, «великий», был оценен в 40 алтын (то есть в 1 рубль и 20 копеек), а остальные были проданы по 20 алтын за штуку[637]. Примечательно, что 10 татищевских самопалов были отданы безденежно новгородским казакам станицы атамана Кирши Федорова, «которые прибираны в Новегороде для воровского приходу».

Одним словом, к концу XVI в. «самопалы», несмотря на их дороговизну и более сложное устройство по сравнению с фитильными пищалями, довольно быстро распространились не только в русской пехоте, но и в коннице. И нет ничего необычного в завещании сына боярского В. С. Литвинова, который отписал в 1584 г. своему сыну, помимо коня, кольчуги, саадака и сабли, еще и «двое пары короткие неметцкие, да два самопала долгие»[638]. И как тут не вспомнить, с одной стороны, уже упоминавшуюся прежде картину «Битва при Клушино», а с другой – записки польского шляхтича С. Немоевского. Он писал в начале XVII в., что царь Иван Грозный в годы войны с королем Стефаном Баторием, убедившись в важности вооруженной огнестрельным оружием пехоты, «после войны (1578–1582 гг., так называемой Баториевой или Московской войны. – В. П.) учредил во всех пограничных городах стрельцов с ружьями (в оригинале использован термин «rusznica». – В. П.), которые хотя и выезжают на войну на конях, когда наступает необходимость, спешиваются и, отпустив коней (шляхтич подчеркнул, что речь идет о «конишках» – для их характеристики использован был термин «szkapy». – В. П.), выстраиваются перед конницей пешими с рушницами, длиннейшие из которых они именуют пищалями, а короткие (в оригинале использован термин «pólhaki». – В. П.) самопалами»[639].

«Рólhak» Немоевского – это не что иное, как кавалерийский карабин с колесцовым или кремнево-ударным замком, тот самый «долгий самопал» из завещания В. С. Литвинова. И на самом деле шляхтич не слишком сильно ошибся, написав, что Иван Грозный после завершения Баториевой войны 1578–1582 гг. завел у себя в пограничных городах конных «стрельцов», ибо как раз к концу правления Ивана и в особенности в 90-х гг. XVI в. на юге, на крымской «украйне», заводятся отряды конных само-пальников и пищальников[640]. Образцом для них вполне могли быть немецкие рейтары, с которыми русские познакомились в ходе Ливонской войны 1558–1561 г., и наемники, служившие Ивану Грозному в 60-х – начале 80-х гг. О некоторых из них, шотландцах, упоминал английский авантюрист, купец и дипломат Дж. Горсей. По его словам, несколько десятков шотландцев попали в русский плен на заключительном этапе русско-шведской войны 1573–1583 гг., и ему удалось уговорить Ивана Грозного принять их на русскую службу, после чего Горсей купил шотландцам полный комплект рейтарского вооружения – меч (в оригинале был использован термин «sword»), ружье и пистолеты[641]. Косвенно это свидетельствует о том, что обзавестись новым оружием в Москве конца XVI в. не было проблемой – были бы деньги и желание, а выбор оружия, любого оружия – и холодного, и огнестрельного, и доспехов – был весьма широк – от импортного до московской работы, благо на Руси всегда хватало искусных мастеров-оружейников, способных изготовить практически любой образец оружия и доспехов.