Пол Протеус у себя? – Он кивнул. – Угу, угу. Ладно. Оставьте ей записку на постели, хорошо? – Он повернулся к Полу. – Она вышла, доктор.

– Вышла?

– Наверное, прогуляться при лунном свете. Экономка говорит, что она страшно любит гулять.

То, что Анита стала любительницей прогулок, было для Пола откровением. Он видел, как она гоняла машину, если ей нужно было добраться до дома на другой стороне улицы; она опровергала все законы физической культуры: оставалась юной и грациозной, наедаясь, как работница на ферме, и накапливая силы подобно принцессе. Спеленатые ноги и шестидюймовые ногти не стали бы помехой в ее деятельности.

Пол уселся в кресло-качалку в прохладной синей тени крыльца Административного Здания, положив ноги на неотесанное бревно перил, и приготовился ждать. Огоньки, развешанные вдоль дорожек, начали зажигаться и гаснуть – безмолвный сигнал, что последнее судно собирается уходить на остров.

Послышались смех и хруст быстрых шагов по гравию – из-за деревьев появилась пара, бегущая к пристани. Они обнимали друг друга за талию, и их упорное нежелание разомкнуть объятия делало их передвижение столь же лишенным грации, как бег в мешках. Полу, имеющему длительный опыт, преподанный ему искусной Анитой, и понимающему, что все это должно походить на чудесный танец, если только вести себя надлежащим образом, больно было следить за этим неуклюжим ухаживанием. Оно раздражало Пола.

И вот она заставила его замедлить шаг, и их силуэты стали более четкими на фоне деревьев в лунном свете. Пол был уверен, что прощальный поцелуй будет смазан, но благодаря ее сноровке они остановились и сделали все как следует. Молодцы.

Пол следил за ними и все больше отождествлял себя с этим мужчиной. Пол всегда любил следить за подобными моментами у других, и его стремление к этому в данный момент было особенно острым. Поскольку вся его жизнь отошла в прошлое, а новая, какой бы она ни была, еще не началась, он с жадностью жаждал любви – любви Аниты, живо представляя себе эту любовь, – любую любовь, которая может быть доступна ему сейчас же, немедленно.

Теперь она медленно шла обратно, задумчивая, удовлетворенная. Великолепно.

Лампы зеркала-ловушки вспыхнули. Женщина разгладила брюки на бедрах и поправила прядь волос. Она надолго замешкалась перед зеркалом, поворачиваясь то так, то эдак, явно довольная тем, какой она может быть, формой своих грудей, несправедливо упрятанных под глухой зеленой рубашкой с надписью «Капитан», вышитой наискосок сверху вниз.

– Анита!

Вздрогнув, она машинально защитным жестом скрестила на животе руки. Потом руки ее очень медленно опустились, она выпрямилась с видом женщины, которой нечего скрывать вообще, а уж менее всего зеленую рубашку Шеферда.

– Привет, Пол. – Она поднялась на веранду, где он сидел, и, царственная, холодная, уселась рядом с ним. – Ну?

Так как он ничего ей не ответил, ее царственность несколько увяла, и Анита принялась пощипывать перила, отрывая крохотные щепочки и бросая их в ночь.

– Ну, выкладывай, – произнесла она наконец.

– Это я должен выкладывать? – спросил Пол.

– А разве ты не считаешь, что нам следует объясниться?

– Это уж точно.

– Тебя все-таки вышибли, не так ли?

– Да, но не за нарушение заповеди.

– Неужто надеть рубашку другого мужчины является в твоем понимании нарушением супружеской верности? – В ней под спокойной личиной чувствовалось явное смущение.

Пол был доволен. Теперь он был уверен, что, запугав Аниту, сможет забрать ее с собой. Несомненно, что она воспользовалась надоедливым, претенциозным и самодовольным Шефердом в качестве «подначки» для Пола, однако это да еще плюс ее сознание вины могут сыграть ему на руку.

– А ты не считаешь, что рубашка эта довольно симптоматична, если к ней добавить еще прелюбодеяние в зарослях? – спросил он.

– Если ты намекаешь на то, что я его люблю, то ты прав.

Пол спокойно рассмеялся.

– Я рада, что ты это так просто воспринимаешь, – сказала она чопорно. – Я считаю, что это только доказывает, что я всегда была права в своих догадках.

– И о чем же ты догадывалась?..

Неожиданно она разразилась слезами.

– Что я никогда не была нужна тебе. Финнерти был прав, – всхлипнула она. – Все, что тебе было нужно, – это нечто из нержавеющей стали, чему придана форма женщины, покрытое губчатой резиной и нагретое до температуры тела.

Теперь наступила очередь Пола смутиться.

– Анита, дорогая, послушай…

– И если тебе она в данный момент не нужна, ты с удовольствием одолжишь ее первому встречному.

– Черт побери, так ведь я…

– Меня уже тошнит от того, что со мной обращаются как с машиной! Ты вечно ходишь и болтаешь о том, что управляющие и инженеры сделали со всеми остальными бедненькими тупицами. Так вот, полюбуйся, что инженер и управляющий сделал со мной!

– Ради всего святого, любимая, я…

– Ты все толкуешь о том, как нехорошо, что пробивные люди подмяли под себя тех, кто не имеет таких пробивных способностей, а потом расхаживаешь по дому, выставляя напоказ свой высокий ПИ, точно это рисунок на рождественском пироге. Ну и ладно, пусть я буду глупой.

– Да никакая ты не глупая, ангел мой. Послушай, я…

– Саботажник!

Пол откинулся в кресле и завертел головой, как бы пытаясь уклониться от сыпавшихся на него ударов.

– Ради всего святого, выслушай меня, хорошо? – взмолился он.

– Ну? – Теперь, вне всяких сомнений, хозяйкой положения была она.

– Дорогая, возможно, что все сказанное тобой и справедливо. Не знаю. Но прошу тебя, жена моя, моя любимая, ты мне нужна сейчас так, как никто и никогда в моей жизни.

– На это хватит и десяти минут. Прямо здесь, на свежем воздухе? – добавила она насмешливо.

– «В богатстве и в бедности, во здравии и в недуге», – процитировал Пол. – Ты это помнишь, Анита? Ты помнишь?