* * *

Андрей приехал из Тулы на следующий день. Зеркала в доме были завешены черным; полная краснощекая женщина открыла Андрею дверь и сразу обняла, прижала к груди: он сначала отпрянул, потом узнал тетю Наташу, давнюю папину подругу. Спросил: как папа? – Наташа ответила: держится.

Хоронили бабушку Женю через два дня, на Донском кладбище. Похоронный агент договорился обо всем заранее, Валера только подписывал бумаги, одну за другой, все происходило отлаженно и скоро, но Андрей никак не мог избавиться от мысли, что в следующий раз старшим уже будет он сам, и прикидывал, глядя на отца, думает ли тот, что после смерти Жени он теперь крайний в череде семейных похорон?

Андрей боялся, что на кладбище никто не придет, но народу собралось столько, что поминки пришлось отмечать в специальном кафе – посоветовал агент. Андрей почти никого не знал, кроме разве что дяди Лени Буровского, но из разговоров понял: это все бывшие ученики деда и отца.

Потом сидели дома втроем, Андрей, Валера и Наташа.

– Я досмотрел Олимпиаду, – уже в который раз за последние дни повторяет Валера, – захожу в комнату, а она лежит, такая спокойная, мирная… глаза закрыты. Я даже не сразу понял, а потом меня как будто что-то дернуло – подошел, потрогал лоб… а он холодный. И я стою над ней – и не верю, что ее больше нет. Ты вот всю жизнь ее бабушкой звал, а я – только тетей Женей, но ведь все равно – она мне как мать была, и не только сейчас, когда мы с ней вместе жили, но даже когда я мальчишкой еще был, в Грекополе…

Андрей кивает, в кармане джинсов брякает телефон – пришло сообщение на мессенджер, Андрей думает: наверное, соболезнования.

Уезжая из Тулы, Андрей написал про смерть бабушки в «Фейсбук» и «ВКонтакте» и с тех пор все время получал соболезнования от учеников, коллег, даже от бывших коллег-журналистов, о которых давно забыл. В школе его, слава богу, сразу отпустили, и, хотя были выходные, Андрей на всякий случай отпросился на неделю: мало ли что, вдруг придется побыть с отцом, он все-таки с бабушкой Женей прожил последние пятнадцать, что ли, лет, как он теперь один будет?

– Я вот, папа, думаю, – начинает Андрей, – может, мне остаться, пожить у тебя?

– Зачем? – поднимает брови Валера. – У тебя же школа, ученики… ты на каникулы приезжай лучше.

– Ну, чтобы ты не один был, – говорит Андрей, а отец улыбается:

– Да я и не один, – и показывает на тетю Наташу, а та заливается молодым застенчивым румянцем.

Ах вот оно что, думает Андрей. А я и не понял.

– А, ну ладно тогда, – говорит он, и Валера добавляет:

– Да ты не волнуйся за меня. У меня учеников пол-Москвы, не пропаду. И деньгами помогают, да и так не забывают.

Андрей кивает – мол, ну хорошо тогда – и выходит в туалет. Там машинально глядит в телефон и видит сообщение от Ани: «Прими мои соболезнования, я знаю, ты очень ее любил. И еще. Я понимаю, что это может быть не совсем уместно сегодня, но если хочешь, мы можем встретиться: я сейчас в Москве».

Они сидят в итальянском ресторане, большие столы, много свободного места, цены в меню такие, что охота зажмуриться. Андрей чуть было не назвал одно из мест, куда ходил когда-то, – «Жан-Жак», «Квартира 44», «Маяк», – но потом сообразил, что только толпы знакомых ему сегодня и не хватало, поэтому просто выбрал по карте, поближе к Аниной гостинице: ну, вот и сидит теперь прикидывает, вся ли его учительская зарплата уйдет на этот ужин.

Хорошо еще, что живет Андрей на деньги за аренду московской квартиры, – если честно, с такими деньгами в Туле можно и вовсе не работать… но он, конечно, и не ради зарплаты работает.

Аня рассказывает, что прилетела в Москву по делу, всего на несколько дней, никому не хотела говорить, чтобы никто не обиделся, а то начнется – с кем-то встречалась, а с кем-то нет, но потом увидела, что Андрей как раз приехал, пусть и по такому скорбному поводу, решила написать, вдруг получится?

Да, получилось. И вот они сидят друг напротив друга, всматриваются. Если не считать того разговора по скайпу, первый раз видятся за двадцать лет. Изменились? Конечно. Была юная девочка, а стала женщина, взрослая, красивая. Та же мягкость черт, густые брови, каштановые волосы, только теперь коротко стриженные, уложенные в прическу и, наверное, крашеные. Андрей смотрит на ее руки, лежащие на столе… бесцветный маникюр, два кольца, одно из них – обручальное.

Он рассказывает про Тулу, про то, как поначалу было трудно привыкнуть к маленькому городу… хотя не такой уж маленький, полмиллиона жителей, Андрей проверял – примерно как Бостон или Вашингтон.

– Просто никто не живет в Бостоне и Вашингтоне, – говорит Аня. – Все живут в субурбе, в маленьких городах-пригородах мегаполиса.

– Да, у Тулы с этим похуже, – улыбается Андрей. – В общем, потом я привык, нормально там живется.

И тут он рассказывает про школу, про то, как боялся, когда туда ехал, что не найдет общего языка с учениками, что дети будут без всякого интереса к литературе, но оказалось, дети всюду одинаковые, особенно если пятый-шестой класс, ну, как тогда с твоей Леной, им все можно объяснить, всем увлечь. К тому же выяснилось, что в Туле отличные традиции, там всегда были сильные школы, мы просто в Москве ничего об этом не знаем, примерно как вы в Америке ничего не знаете про Москву.

Аня обижается: как это не знаем? Мы же читаем интернет, всякие новости, я даже помню, куда ты ходил выпивать, когда здесь жил… что-то французское… «Жан-Клод»? Нет, «Жан-Жак», как Руссо. Почему мы, кстати, не там сидим? Уже не модно?

Андрей пожимает плечами: что значит «не модно»? Там все пьяные просто, не дадут поговорить спокойно, а мы сто лет не виделись, ты расскажи, ты-то как?

И Аня тоже рассказывает: про то, как Леночка учится в своей хай-скул и какие у нее новые подружки, а скоро пойдут и мальчики, вот это будет ого-го, Аня, кажется, к этому не готова еще, ну ничего, как-нибудь справится. Рассказывает, что сама она теперь преподает биологию в медицинской школе Чикагского университета, и это очень круто, и вообще, ты же помнишь, я сама хотела быть врачом когда-то, потому к твоему деду и попала.

Там мы и познакомились, говорит Андрей, и они замолкают – наверное, оба вспоминают тот день, когда Андрей вошел в комнату, а рядом с дедом сидела незнакомая девочка в вязаной шерстяной кофте.

– Мне кажется, я помню твою бабушку, – говорит Аня. – Она открывала дверь, когда я приходила. Такая худая старушка, вся аккуратная, только на голове черт-те что творилось.

Андрей смеется: да, точно, волосы всегда были в беспорядке, так непривычно, что в гробу она нормально причесанная.

– Я знаю, ты ее очень любил.

– Она меня вырастила, – кивает Андрей. – Я деда и его жену до шести лет вообще не видел, они в Энске жили.

– А бабушка была первой женой Владимира Николаевича? – спрашивает Аня.

Андрей удивляется: надо же, до сих пор помнит дедово имя-отчество! – и отвечает: