В своих снах Друскин и Берггольц видят себя в ситуации Раскольникова – сон вводит обоих в искушение убить старуху. Берггольц убивает в своих снах «ужасных старух». Но позиция «я» во сне Друскина иная. Старуха, сама – жертва убийцы, отвратительна: «Я знаю, ударив ее топором, я не убью ее, но она получит новую силу убить меня. Я вонзаю топор в пол и говорю – исчезни». И как читатель Достоевского и Хармса, и как субъект сталинского террора, Друскин знает, чего не надо делать: насилие недопустимо даже по отношению к убийце, и оно бесполезно – мертвая старуха получит новую силу убивать.

Рассуждая о снах гитлеровского террора, собранных Шарлотте Берадт, Рейнхарт Козеллек заметил, что мы не знаем снов энтузиастов и победителей – и они видели сны, но никто не знает, как содержание их снов соотносится с видениями тех, кто был раздавлен победителями381. В случае сталинского террора мы кое-что знаем о снах энтузиастов382. И в нашем распоряжении имеется по крайней мере один сон победителя, который непосредственно соотнесен с видениями тех, кто был им раздавлен: сон Сталина. Историю о сне Сталина можно реконструировать из дневника Елены Сергеевны Булгаковой (1893–1970), последней жены Михаила Афанасьевича Булгакова (1891–1940).

Третьего июля 1939 года Елена Булгакова записала в своем дневнике:

Речь идет о пьесе «Батум», написанной для МХАТа: ее героем был молодой Сталин. Актер Николай Хмелев, хорошо известный в роли Алексея Турбина в популярной пьесе Булгакова «Дни Турбиных», должен был играть Сталина. Написав пьесу о Сталине (к 60-летнему юбилею вождя), Булгаков, по-видимому, надеялся не только обеспечить публикации своих произведений, но и получить защиту от репрессий. В дневнике Елена Булгакова регулярно фиксировала новости и слухи об арестах друзей и врагов в театральном мире. Булгаковы постоянно чувствовали себя под угрозой.

Что бы ни думал о своем предприятии сам Булгаков, Хмелев испытывал сильные эмоции. После чтения он написал жене:

Эмоции, описанные Хмелевым – от искушения до страха, – испытывали многие, включая и Булгакова, когда речь шла о возможности интимного контакта со Сталиным. (А что могло быть интимнее, чем играть Сталина на сцене?) Неизвестно, понимал ли Хмелев символические проекции и подтексты пьесы, но употребление им слова «дьявольски» знаменательно. Как показали исследователи, образ молодого Сталина, студента духовной семинарии, был спроецирован на образ Христа (первоначально пьеса называлась «Пастырь»), причем, как и в других произведениях Булгакова, речь здесь идет об амбивалентном образе Спасителя, о котором не ясно, является ли он Христом или Антихристом385.

Однако в конце концов эта затея – получить убежище от террора за счет личного покровительства Сталина – полностью провалилась. Пьеса была принята в МХАТе с энтузиазмом, но затем неожиданно отменена по указанию самого прототипа. Провал ожиданий был большим ударом для Булгакова, и принято считать, что вся эта история способствовала внезапному началу болезни, приведшей к смерти писателя 10 марта 1940 года. Однако Елена Булгакова долго надеялась, что личное вмешательство Сталина приведет к улучшению шаткого положения мужа в театре, литературе и обществе. Четырнадцатого марта 1936 года она записала в дневнике: «Я все время думала о Сталине и мечтала о том, чтобы он подумал о Мише и чтобы судьба наша переменилась»386. (Эта запись не вошла в текст дневника, который она подготовила для архива в 1950–1960‐е годы387.) Ее желание вовсе не было нереальным. Личное вмешательство Сталина уже не раз приводило к волшебным переменам в судьбе Булгакова и его произведений. Так, постановка «Дней Турбиных» – рискованной пьесы о Гражданской войне – вопреки ожиданиям была разрешена, потому что пьеса понравилась Сталину. Булгаков не раз обращался к Сталину с письмами, прося о заступничестве. За одним из таких писем, в 1930 году, последовал телефонный звонок Сталина, после которого положение Булгакова внезапно изменилось к лучшему. Благодаря вмешательству Сталина было разрешено возобновить «Дни Турбиных» после перерыва в 1932 году.

Итак, почему же Сталину снился Алексей Турбин? Известно, что Сталин посетил представление «Дней Турбиных» по крайней мере пятнадцать раз388. Казалось, он испытывает особое влечение к герою пьесы – блестящему белому офицеру, смирившемуся с исторической необходимостью победы красных, которого играл Хмелев. Усики, которые Хмелев носил в роли Турбина, напоминали (судя по сохранившейся фотографии) усы самого Сталина – важнейший атрибут его визуального образа389. Когда Хмелев был выбран для роли Сталина в пьесе Булгакова «Батум», связь между Хмелевым – Турбиным и Сталиным стала еще теснее. Может быть, поэтому Сталину снились турбинские усики Хмелева?