– Ты его любишь?

– Глупенькая! Любить и выходить замуж – абсолютно разные вещи.

– А ты, ты сказала о Гамаюнове… – Лена едва не ляпнула “Роману”, но вовремя сдержалась и пробормотала: – Своему отчиму?

– Дяде Толе? Зачем ему знать такие подробности? Лену невыносимо раздражал ее насмешливый тон и снисходительный взгляд. Кто дал ей право считать ее, Лену, существом второго сорта?

– Роман убьет Гамаюнова, если когда-нибудь встретит, – сказала она равнодушным тоном, демонстративно помешивая суп в кастрюльке. – Если он Анатолия Михайловича заставил из-за тебя землю есть, то Гамаюнова точно убьет. – Тут она сообразила, что только что нарушила обещание и проговорилась.

Но Надежда пропустила ее слова насчет отчима мимо ушей.

– Роман забавный. – Надя улыбнулась. – А ты его давно знаешь?

– Изрядно, – соврала Лена. – Он очень сильный колдун. Такое может…

– Ну так скажи ему, что ему незачем соваться в Беловодье. Ради его же пользы.

И, взяв со стола-ящика пластмассовую ложечку, Надя зачерпнула бурду из кастрюльки, отхлебнула и вручила ложку оторопевшей Лене.

– Плохая из тебя повариха, тебе тоже придется налегать на замороженные обеды.

И она вышла из сарая.

“Черт возьми”, – пробормотала Лена, растерянно прижимая врученную ложку к груди. Господи, как бы она хотела быть вот такой – уверенной в своей неотразимости, бесчувственной и великолепной. Недостижимой и желанной. Может быть, тогда Стен наконец влюбился бы в нее?

– Ну и как обед? – спросил Роман, возникая у нее за плечом и изучая мутное содержимое кастрюльки.

Да что они все, сговорились?!

– Через минуту первую порцию можно будет есть.

– Неплохо. Надеюсь, пару дней мой желудок выдержит, – скептически покачал головой Роман. – Как наш друг Леша, не начинает проявлять повышенного внимания к твоей особе?

– Еще нет, – вздохнула Лена. – Пока что Надя наговорила мне кучу гадостей. А более моей персоной никто не интересовался.

– Надя умеет язвить, – поддакнул Роман с восхищением. – А Стеновскому пора бы начать действовать. Хотя, может быть, он упрямее, чем я думал. Слушай, для начала сострой ему глазки. А то ему никак не переступить через собственную гордость. Кстати… Могу оказать тебе небольшую любезность. Причем абсолютно бескорыстно.

– Какую? – подозрительно нахмурившись, спросила Лена.

– Не хочешь предстать перед ним девственной для первого раза?

– Он не поверит. – Ее щеки начала заливать краска.

Колдун смотрел на нее с улыбкой, наблюдая, как меняется выражение ее лица по мере того, как она оценивает его предложение – от полного неприятия к сомнению и наконец к непреодолимому желанию согласиться. Кажется, в эту минуту она забыла, что он читает ее мысли, пока его пальцы касаются ее руки.

– Так как? – Он уже знал, что она скажет “да”.

– А как насчет нас?

– Неужели ты не сможешь правдоподобно соврать? – рассмеялся Роман. – Никогда не поверю – женщина… и не втюхает влюбленному парню свою версию о десятилетней верности.

“Все равно Лешкина любовь ко мне лажа, – подумала Ленка, – так пусть уж будет лажа до конца”.

– Отвернись, – приказала она.

– Чего стесняешься, детка, я же теперь почти что врач.

– Хорош врач, – огрызнулась Лена.

И сама подивилась тому, что не испытывает к колдуну прежнего безумного влечения, а лишь внутренне ежится, думая о том, что предстоит. Точь-в-точь как в кабинете гинеколога. Верно, хитрец, околдовал он ее в ту минуту, когда она бросилась в его объятия.

– Не околдовывал, – отозвался он на ее мысленное обвинение. – Просто поститься годами вредно для организма в целом и рассудка в частности. Тем более с твоим темпераментом.

Лена легла на лапник, закинула руки за голову и закрыла глаза… Прикосновение его губ и змеиного языка заставило ее содрогнуться.

“Я – сумасшедшая. Я – сумасшедшая, – шептала она, дивясь, как могла согласиться на подобную глупость. – В конце концов, если Стен любит меня, то для него эти фокусы – чистейшая ерунда…”

– Если любит, – уточнил Роман ее мысль. – И даже в этом случае – не ерунда. Разумеется, Алексей Стеновский мыслит масштабами земного шара, но при этом помешан на мелочах. Верность ему польстит. Уж ты поверь.

– Почему так долго? – спросила она, стараясь говорить неприязненно и дерзко.

– Старался на славу, чтобы Стен точно поверил! – рассмеялся Роман. И, извернувшись, лизнул ее языком в лоб.

– А это еще зачем? – спросила она, нахмурившись. – Девственность мыслей?

– Что-то в этом роде. Часов пять не будешь слышать, о чем думает Стен. Ну и заодно мысли всех остальных тоже станут недоступны.

– Разве я тебя об этом просила?

– Нет. Но не хочется, чтобы вышла осечка, как в прошлый раз.

– Зачем ты мне вернул память о моей интрижке с Ником? Я так обрадовалась, что обо всем забыла, а ты опять мне подбросил прошлое, как дохлую кошку.

– Стереть навсегда? – спросил Роман.

– Да.

– Точно?

– Да! Да!

Он вновь коснулся языком ее лба и провел влажную линию от виска до виска, будто перечеркивал написанное. Лена почувствовала легкую досаду, будто пыталась вспомнить нечто, а что – не могла никак понять, только старательно морщилась… Вытащила из сумочки зеркальце, поглядела на себя, и тут обнаружила, что давний шрам на лбу исчез начисто. У нее сердце дрогнуло – так она была благодарна колдуну еще и за этот подарок.

И тут в памяти во всех подробностях всплыло приключение с Романом.

– Но я же не забыла о нас с тобой! – воскликнула она растерянно.

– И не забудешь, – пообещал Роман. – Уж это удовольствие я себе доставлю.

– Но…

– Желаю удачи. – Он чмокнул ее в лоб и вышел из “кухни”.

“Она меня ждала столько лет”, – эта мысль явилась ниоткуда. Ветер принес. Деревья прошлепали своими губами-ветвями. Бог знает. Мысль об ожидании возвращалась с назойливостью шмеля, который вновь жалил и жалил, сам не зная зачем. “Она ждала”. В этой формуле крылось скрытое обвинение и приговор. Ей и ему. Она ждала, а он забыл об этом. Или помнил? Может быть, в самом деле мысль о Лене подспудно все время таилась в мозгу. И всякий раз, останавливая свой взгляд на какой-нибудь длинноногой красавице, он помнил о детской своей любви, но сам не подозревал об этом. Он хотел, чтобы она его ждала. Ему это нравилось. Послав столько писем, ни в одном он не написал: “Не жди”. “Мой прекрасный принц”, – писала она. Ему нравилось читать эти строки. Так что же мешало вернуться? Смешно признаться – ничто. Это “ничто” превратилось в препятствие, доступность и преданность девушки – в некий вид несвободы. Постепенно стала раздражать мысль о том, что его ждут. Ведь ему всегда хотелось абсолютной свободы, то есть абсолютной нелюбви. Глупец, что же получается?.. Он тоже стремился к ней… и оттолкнул… как дурак, оттолкнул… “Дурак, дурак”, – шлепали на ветру еловые ветки. А что сейчас мешает подойти к ней и сказать такое простое одно-единственное слово. Ну, иди же, что же ты стоишь? Ага, ревность тебя изводит. Ну, как же! Она во всем виновата! Почему не надела монашеский клобук, а вместо этого кинулась в постель к чародею? Так дай наглецу по морде и… и…