Ну, в общем, вы поняли, решая некую задачу – женщины сначала делают, потому думают, а мужчины – наоборот. Но, вот он парадокс, при этом женщинам удается лучше справляться с задачами, оставляя нас с носом.

Короче, черт его знает, от чего и почему Вандора сиганула из окна «Благодати». Интуиция ей подсказала так сделать. Зачем? Смотрите абзац выше. Ее интуиция подсчитала какие-то составляющие, надавила на эмоции, и – оп-па – принцесса уже барахтается в воде, а чуть погодя – полеживает на «Малке» в своей каюте, связанная… как… как… Ну, я не мастер бондажа и японского шибари, связал как мог, старался не слишком сдавливать. Она, на удивление, не сопротивлялась. Затем, переговорив с принцем Тендалом, я спустился к Вандоре еще раз и освободил ее от пут. Она и тут проявила кротость, свойственную, разве что, сытым кошкам. Теперь я спускался к Вандоре в третий раз, неся ей ужин.

Ключ в двери, повернуть, открыть, сделав щель, потом распахнуть во всю ширь: немного осмотрительности, когда вхожу в покои местной кавказской пленницы, чтобы не получить по башке подносом или табуретом, как Шурик – вот и все что требуется для общения с принцессой. Я поставил поднос на столик, и некоторое время смотрел, как Вандора посапывает на кровати в легкой пижамке (я нашел тут, на «Малке», полный гардероб принцессы – богатый, надо сказать, был выбор одежонок!), чуть прикрытая легкой простыней, из-под которой торчали босые ножки. Она была удивительно спокойна и ничуть не протестовала против своего пленения. Только посмеивалась и хмыкала – о, она умела иронично хмыкать, поверьте! Она словно решила для себя некую вещь, после которой в ее душе наступил абсолютный штиль – уютный и не оставляющий возможность для шторма.

Я сел на кровать, морщась от боли в пояснице, и пощекотал ее лодыжку.

Вандора потянулась, глянула на меня через плечо и отбросила простынь. Пижамка была свободная, нежного канареечного цвета, пуговичка на груди расстегнута – так что я мог созерцать весьма заманчивое декольте.

– Отпустил бы ты уже меня, дорогой.

Сердце мое екнуло.

Слово «дорогой» женщины используют в двух вариантах. Дорогой – в ироничном смысле. И дорогой – когда считают, что вас приватизировали и вы уже никуда и никогда от нее не денетесь.

Так вот она, несомненно, использовала второй вариант. При этом, учтите, это она была моей пленницей!

– Завтра мы достигнем берега, и я тебя отпущу. И тебя, и брата.

– Можешь сделать это сейчас, только сначала раздень.

Мое сердце екнуло еще раз. Я поспешно встал, оправил безрукавку. Не люблю и не хочу пользоваться бедственным положением женщины. Каков бы я ни был подлец, у меня есть определенный кодекс, и первый его пункт гласит – никакого секса с пленницами!

Вандора снова потянулась, приняв такую позу, что я чуть не взвыл.

– Олег.

– Ну?

– Я слышала, как ты искал меня там, на «Благодати». Знаешь, дорогой, а ведь ни один мужчина до этого такого не делал…

Вот почему эта чертовка прыгнула следом за мной!

К чертовой матери первый пункт!

Я ее раздел.

* * *

Час спустя, когда ночь опустилась на море, я вошел в кормовую каюту, которую занимал алхимический движок. Сам механизм был почти весь скрыт тяжелой переборкой, наружу, на высоте примерно метра, выступала лишь его часть – стальная, размером с большой арбуз сфера на массивной деревянной платформе. Из ее основания, змеясь, под палубу уходил десяток толстых стеклянных трубок; по ним сбегала ярко-голубая, сверкающая субстанция.

«Питание для дефлекторов, которые расположены по всей длине корпуса, – вспомнил я слова одного из матросов. – Сияющий дистиллят. Если его подача прервется, мы шлепнемся в море и будем идти на веслах».

Заодно я вспомнил, как пытался попасть в клеть с движком (проклятое любопытство): обитая железом дверь была заперта на магический пароль, известный только Бакинчу.

«Первый раз не смертельно, – сказал матрос, когда я очнулся на полу, в замешательстве вращая глазами. – Второй тоже. А на третий шуранет заправской молнией и сделает в тебе прореху… Что там, внутри, нам знать ни к чему. Нам надо знать то, что снаружи. И благодари Уреша, что я связан».

Франног сидел на скамеечке дежурного матроса и, как зачарованный, наблюдал за циркуляцией алхимического дистиллята. Шитый золотом халат Бакинчу («Проклятье, Франног, мы не мародерствуем! Это трофеи!») был ему велик, старик подкатал рукава и зашпилил полы. Из-под них выглядывали складчатые малиновые шальвары. Мягкие туфли тоже были велики, словно аскет украл их у паяца.

В руках мудрец держал нити из конского волоса – и плел из них шнур, медленно, уверенно и не глядя на дело своих рук. Подле его ног стояли три сундучка Бакинчу – позолоченный, малахитовый и черный лаковый. Все они были открыты крышками ко мне.

– Устройство такой лодки обсуждалось на Пятой ассамблее магов у нас, в Селистии, – вымолвил Франног, когда я с гримасой боли склонился над ларцом, что стоял на полке у стены. – Как секретарь Абу-Нишрама я был допущен на заседания… В книге, привезенной мастером Око из Йенди, утверждалось, что для постройки такого аппарата…

– Ходовик. Матросы называют его «ходовик».

– Пускай ходовик. Для его постройки нужны драконьи зубы и драконий же череп! А так как драконы у нас редки, а некоторые утверждают даже, что и вовсе не водятся, маги вынуждены доставать дракона из иной вселенной. Заметь, это не Нижний Аспект нашего мира, откуда я пытался призвать Вомака! Открытие врат в иной мир требует колоссальной энергии. Дабы открыть туда врата, нужна энергия, равная по массе своей… э-э-э… не помню… плюс масса вероятностного дракона, которого должно переместить… плюс поддержка портальной связи, плюс следить, чтобы дракон не загрыз мага… Масса на массу, три в уме… э-э-э…

– Бросьте, скучно. Если по правде, все эти теории скучны. Вашу ассамблею разогнали жрецы Шахнара, и разговоры остались разговорами, а дверь в клеть нам не открыть все равно, так что болтовня о том, есть там череп или нет, чистая схоластика.

– Схоластика? Хм-м… этот термин здесь не очень уместен.

– Тем не менее, давайте о насущном. Не дуйтесь, найдем еще время поболтать о чародействе. Ох-х… Я только что сводил на оправку команду «Малки» и принца, и зверски устал по очереди их развязывать, связывать и следить, чтобы кто-нибудь из них, спустив штаны, на меня не бросился. А принц… Слабые желудки у этих кролей. То есть, виноват, королей. Он проблевал у кормы. Потом мне пришлось освободить ему руки, чтобы он смог помолиться Урешу, и он надумал снова испытать удачу, – я показал ободранный кулак. – Настоящая беда с этими монархами. Их с маленького воспитывают во вседозволенности, вот они и борзые, как не знаю кто.

– Я слышал ваш разговор. Ты чересчур суров с ним, сын мой.

– Вздор.

Растирая поясницу, я приблизился к открытой части ходовика с ларчиком в руках. Надо мной, подсвеченные синим, нависли три круглых кованых устройства с крышками, выточенными из цельных голубых сапфиров. Внутри, над красиво выписанными цифрами, подрагивали злые черные стрелки. Одна показывала скорость хода, вторая – перегрев движителя, третья – уровень топлива. Скоростью заведовал рычаг сбоку от сферы. Сейчас он был сдвинут до предела вверх – зная, что за «Малкой» скоро будут охотиться все корабли фалгонарского флота, я хотел как можно быстрей добраться до границы с Тарентией. Что касается цифр на устройствах, то мне, равно как и мудрецу, хватило объяснений матроса: если на первом и третьем стрелки справа – то это хорошо, на втором – плохо. Если стрелка на втором прыгнет за красную черту – ходовик откажет. Сейчас его стрелка отиралась неподалеку от красной черты.