– Хорошо. Пять сейчас.

Амир ни слова не говоря, отсчитал пять тысяч долларов, отдав почти всю наличность, какая у него была.

– Живым или мертвым?

– Только живым. Принесешь мертвым – больше ничего не получишь.

– Хорошо.

– Возьми моих людей. Сколько тебе нужно?

– Пятерых хватит.

Эмир отрицательно качнул головой

– Возьми десятерых.

Это непростой человек?

– Да. Очень непростой…

Бородатый, который во времена Советского союза два года проработал в уголовном розыске – этим и объяснялись его способности в поиске – отрицательно покачал головой.

– Кем бы он ни был, эфенди… сейчас это только лай[58].

* * *

Сулеймену Амирхамову было семнадцать лет – то есть по меркам российского уголовного права он только – только стал совершеннолетним, и случись ему предстать перед судом – может быть, судьи и пожалели бы его: совсем ребенок еще. Таковы были общественные нормы в русском обществе – обществе, которое тихо проигрывало войну…

Совсем другими – эти нормы были в чеченском обществе. Если для русского сверстника верхом крутости в этом возрасте было переспать с девчонкой и верховодить в какой-нибудь мелкой бандочке, рекетирующей ларек на углу – то в Ичкерии понятии были другие. Сулеймен Амирхамов уже ходил на дела со старшим братом, участвовал в пяти нападениях на русские колонны и посты, дважды стрелял из гранатомета. Он убил двоих – причем даже не в бою. Он хладнокровно зарезал их собственными руками как баранов.

Это было не так уж давно, примерно с полтора года назад. Дядя Арбо, который пошел работать в милицию, рассказал, куда и как пойдет небольшая колонна федеральных сил. Два УРАЛа снабжения, наливник, бронетранспортер и еще один УРАЛ с «боевым охранением» – солдатами – срочниками, большая часть из которых были на два – три года старше Сулеймена. На бумаге – БТРа и взвода солдат (не считая оружия водил в колонне) было вполне достаточно. На деле же…

Они засели в зеленке. Дядя Гасан, который служил в армии и разбирался в минировании – подложил на дорогу фугас и проложил провода. Как только БТР поехал – он приложил клеммы в обычному аккумулятору. Грохнуло, и бронетранспортер русских загорелся, а они стали стрелять из зеленки по остальным машинам. У них был один пулемет и шесть автоматов – на одиннадцать человек, оружия хватало не всем. Сам Сулеймен стрелял из ружья, потому что был младшим, и ему настоящее оружие не досталось. Наверное, он даже ни в кого не попал.

С патронами у чеченцев было плохо – ОМОНовцы на ближайшем блок-посту продавали по шесть тысяч за патрон, такие деньги были у немногих. Потому они стали кричать «Аллах Акбар» и «Сдавайтесь, а то головы отрежем!». Русисты немного постреляли и сдались. Дольше всего сопротивлялся один из водителей, он тяжело ранил дядю Гасана, и это было плохо, потому что больше подрывника у них не было. Поэтому – они выстрелили по машине из гранатомета и убили русиста. Больше у них зарядов к гранатомету не было.

Русистов было семеро совсем не раненых, двое раненых и двое убитых, еще были водители из машин. По кабинам стреляли в первую очередь, чтобы машины не уехали, потому что если машина уедет это будет плохо. Они сгрудились стадом, и вели себя не как подобает вести мужчинам – ни один из них не попытался стрелять, ни один из них не попытался уйти и забрать с собой врага. Сулеймен хотел забрать автомат у одного, потому что у него не было автомата, а тут получалось, что он честно забрал его в бою. Но его брат, Аби спросил, чей это автомат – и один из русистов сказал, что это его. Тогда Аби сказал, что раз русист жив, значит это неправильно, и надо русиста зарезать – а дядя Хамзат заругался, потому что кто-то должен был тащить то, что было в машинах до села и если зарезать живого, не раненого русского – получается, что они смогут забрать меньше, либо придется тащить им. Но дядя Хамзат не воевал в Абхазии вместе с Басаевым, а Аби воевал – и потому послушались Аби…

Сулеймен до сих пор помнил этого русского. Он видимо думал, что это все как то понарошку, он наверное даже не стрелял, когда на них напали, или выпустил пару очередей в молоко. Сулеймен же – знал, что такое смерть, потому что сам не раз резал кур и забивал баранов. Он ничего не имел к этому русисту с серыми глазами и юношеским пушком на щеках – но он хотел автомат и если для этого надо зарезать этого русиста, то пусть будет так. В его глазах – жизнь русиста стоила меньше, чем автомат, потому что за него никто не будет мстить. Русист все понял только в последний момент, когда он привычно нагнул его, схватил за волосы и потянул назад, чтобы второй рукой резануть по горлу. Когда он сделал это и русист упал ему под ноги, хрипя и в агонии дергая ногами – он сам не зная, зачем поставил ногу на русиста и посмотрел на других русистов – они сгрудились как стадо овец без барана, и в их глазах не было ничего кроме страха. Боевики приветственно закричали, а брат подошел, дал ему автомат и коротко сказал молодец. А дядя Хамзат заворчал, что раз он зарезал раба – значит, он сам понесет то, что должен был нести раб. Но Сулеймену было на это наплевать – потому что у него был автомат, который он взял в бою. И никто теперь не мог отнять его.

Но ему хотелось еще что-то сделать, он посмотрел по сторонам и увидел раненого русиста и сказал – раз русист не может идти, можно я его тоже зарежу. Боевики посмотрели друг на друга – а он подошел и зарезал второго русиста. Он был раненым, лежал, и это было проще, чем зарезать барана. Баран, когда его режешь, трепыхается.

Потом, когда они пригнали рабов в село и распределили между теми, кто лучше всего воевал: им достался один раб, потому что их было двое – Аби сказал Сулеймену, что теперь он мужчина, но больше так делать не нужно. Раб стоит денег живой, а не мертвый, и если русист может идти – надо пригнать его в село, чтобы он работал: чем больше рабов, тем лучше. Еще он сказал, что русисты никогда не заступаются друг за друга, что они слабые, и рано или поздно – они возьмут другие земли. Они будут жить по законам шариата и у них будет много рабов.

Потом русисты ушли и Сулеймен убедился, что Аби был прав.

Аби в селе не было, потому что когда ушли русисты – он поехал в город, в селе ему было делать нечего. Он сказал, что Сулеймен показал себя как мужнина и как только он устроится в городе, он заберет с собой и Сулеймена, и они будут воевать вместе. Сулеймен знал Шамиля Басаева, теперь дивизионного генерала и премьер-министра страны – но пока он почему то не забрал. Сулеймен ждал, потому что брат никогда не врал.

В селе – он был известным, и тот же дядя Хамзат, который держал торговлю – намекал ему, что семья его брата не прочь отдать за него Аишу. Но Хамзат пока не решил, как быть: род дяди Хамзата был плохим, в нем не было воинов, а были одни торговцы, и еще дядя Хамзат имел какие-то темные дела в Русне с русистами, чем-то торговал с ними. А мужчина не должен торговать, он должен отбирать, и еще Хамзат опасался, что если он войдет в эту семью, то ему придется разбираться с Бикбаевыми, их кровниками. Но в любом случае – он был авторитетным человеком, мужчиной, он был сильным и даже занимался спортом, разучивая удары какие показывали на видеокассете про Шаолинь.