Сказать, что все были подавлены, – значит не сказать ничего. Ни в последующий час полета, ни в те полчаса, за которые они перетащили использованные газовые баллоны на «тихоновский» аэростат, а заправленные обратно, никто не проронил ни слова.

Когда уже стемнело, первой нарушила «обет молчания» Ольга. Подсвечивая фонариком шкалу высотомера, она вдруг запела какую-то жалостливую русскую песню, которую Егор никогда раньше не слышал.

– Они когда-нибудь ответят за это, – он сжал кулаки. – Я так хочу увидеть это.

– Скорее всего, уже ответили, – Волохов закурил, – иначе бы мы с тобой сейчас не разгуливали так спокойно. Чтоб ты знал, после обезоруживающего удара должна была начаться наземная операция.

– А теперь этого не будет? – Егор взял Ольгу за руку.

– Думаю, полномасштабной операции не будет, – майор оглянулся, как будто на высоте больше километра от земли кто-то мог их подслушать, – но повоевать нам с тобой, скорее всего, придется.

– Думаете, какие-то войска у них остались? – спросила девушка.

– Войска-то остались в любом случае, как и у нас. Но что-то говорит мне о том, что осталось нечто более серьезное, чем просто пара дивизий морпехов и несколько десятков «Абрамсов».

Темнота за бортом поглощала пространство, и благодаря уютному свету фонарика казалось, что они сидят на открытой террасе дачного домика, пьют чай (а действительно было бы неплохо), и даже покачивание гондолы не нарушало создавшейся иллюзии. Обманчивое ощущение покоя расслабило людей. Егор зевнул.

– Ну все, спать. Через три часа разбужу, – Волохов, не спускавший во время разговора глаз с ведущего аэростата, заметил, как кто-то из его экипажа начал вращать фонариком против часовой стрелки.

Ага, значит вниз. Он потянул за фал, открывая купольный клапан, и утлое воздушное суденышко, повинуясь приказу своего кормчего, бесшумно заскользило вниз.

– Вот, новый поворот, ва-па-ба и мотор ревет, ва-па-ба, что он нам несет, ва-па-ба, пропасть или взлет, ва-па-ба, омут или брод, ва-па-ба, и не разберешь, ва-па-ба, пока не повернешь, ва-па-ба… За-па-ва-рот, ва-па-ба…

Колеса разогнавшейся дрезины отбивали свое обычное тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ветер, не казавшийся поначалу холодным, относил вопли не на шутку разошедшихся вояк в сторону, поэтому до сидящих впереди доносились лишь отдельные фразы, и Скворцов не сразу отреагировал на восторженные крики, свист и улюлюканье.

– У-у, уже набрались где-то с утра пораньше, – Семеныч, продолжая ворчать, повернулся к дебоширам и, посмотрев по направлению их вытянутых рук, начал привставать и чуть не навернулся с дрезины.

В небе, под самыми облаками, в одном с ними направлении летели два воздушных шара. Голубой и зеленый. Это было настолько необычно, настолько не вписывалось в окружавшую их действительность, так их поразило, что на дорогу уже не смотрел никто. Мамаев и Степанов, продолжая кричать и свистеть, принялись прыгать и размахивать руками. Скворцов, схватившись за бинокль, пытался хоть что-нибудь разглядеть. Бесполезно. Шары летели слишком далеко от них. Первым пришел в себя Семеныч, простоявший минуты две с открытым ртом.

– Хорош галдеть. Не услышат они вас. А если и услышат, по вам что, давно из автомата не стреляли, дурни?

– Скорее из снайперки жахнут, – сказал Степанов, усевшийся на заднее сиденье.

– Ну, Семеныч, умеешь ты кайф обломать, – Мамаев тоже сел.

Какое-то время они так и ехали, косясь на воздушные шары, пока тех не заслонили верхушки деревьев.

– Интересно, что это за чудики летят? – Ильшату явно хотелось поговорить о только что увиденной аномалии.

– А ты догони и спроси, – дед все еще злился на молодых.

– Догонишь тут, – у Мамаева постепенно начинало портиться настроение, – то, по чему мы три дня кандыбали, они за пару часов пролетят. Эх, нам бы так.

– Придумал же кто-то, – подключился к разговору Николай.

– А ты им особо не завидуй. Мы вот едем себе потихоньку. Тоже опасно, но, – Семеныч достал папиросу, – если что, и спрятаться можем, а у них одна дорога – камнем вниз.

– Да ладно…

– Вот тебе и ладно. Заметит их кто-нибудь с пулеметом, и все.

– Ага, или из «зушки» по ним. Красота, – Мамаев оживился.

– Добрый ты, – Степанов покачал головой.

– А че они километра на три не поднимутся? Хрен тогда по ним попадешь, – спросил Ильшат.

– Ветер ловят, – подал голос молчавший до этого Скворцов, – может, там выше поток ветра в обратную сторону. К тому же еще выше трех километров очень низкая температура воздуха и разреженная атмосфера, тяжело дышать. То есть без кислородных аппаратов практически невозможно.

– А-а-а, – протянул Мамаев, – тогда ну его на фиг. Тише едешь – дальше будешь.

Будто услышав их нытье, дорога больше не подбрасывала им покинутые поезда и разбитые рельсы, поэтому за двенадцать часов дрезина преодолела приличное расстояние, и усталые, но довольные путники решили поискать себе место для ночевки.

– Вон, видишь желтую двухэтажку? Вон за водонапорной башней, к которой тупиковая ветка ведет? Самое подходящее место, на холмике, и дрезину рядом поставим, – Семеныч поскреб затылок, – да и до темноты все равно лучше ничего не найдем.

– А что это за здание?

– Бывший клуб железнодорожников. Я-то здесь никогда не был, а вот брательник мой, он тут рядом, в Бакеево, жил, часто сюда барышень в кино водил.

Суп из тушенки и горячий чай сделали свое дело. Мамаев, проклиная свою нелегкую судьбу и поминая родственников последнего президента США по пятое колено высоконелитературными словами и такими их ядреными сочетаниями, что они были достойны отдельной странички в словаре Даля, поплелся наверх дежурить. Яростно зевая, он устроился на проржавевшем скате крыши и, закурив термоядерную дедовскую папиросу, то и дело клевал носом, отчего укрываемый ладонью кончик самокрутки то и дело обжигал его ладонь. Он бы так и заснул, если бы не бодрящие звуки ночного болота, доносящиеся из-за деревьев, чернеющих метрах в ста пятидесяти восточнее водокачки. Там постоянно что-то хлюпало, чавкало и урчало, испытывая крепкие нервы спецназовца на прочность. Поэтому через три часа наслушавшийся этой ночной симфонии Ильшат спустился вниз и, предоставив наслаждаться звуками ночного леса сменившему его Семенычу, укрылся с головой под одеялом, взятым в одном из пустующих поездов.

Третьим дежурил Степанов. Хлебнув вновь разогретого супчика, он залез на крышу и, осмотревшись, принялся возиться со взятыми с собой рыбацкими принадлежностями. Делал он это вовсе не из-за того, чтобы не заснуть. Шести часов сна ему вполне хватило. Просто метров за четыреста до станции они проехали по мосту через симпатичную речушку, и десяток-другой щурят не помешал бы четырем здоровым мужикам, опухшим от каш, сухарей и тушенки.