В пятницу из Европы прибыли еще двое «служащих» – молодые женщина и мужчина, Генриетта и Петер, представившиеся как секретари и помощники Феликса, – но уже на следующий день выяснилось, что они работают под началом Лизы и делают все, что она им поручает. Эта светловолосая парочка – они походили друг на дружку, как брат и сестра, – были, по их словам, швейцарцами по происхождению, но говорили о себе очень мало и бесшумно передвигались по дому, и были готовы выполнить любое пожелание главных обитателей Нидек-Пойнта. Генриетта часами сидела в бывшем кабинете Марчент около кухни, изучая бюджет имения. Стюарт и Ройбен, тайком переглядываясь между собой, изучали манеры поведения этой пары и ее практически безмолвное общение.

Ройбен получил от Сюзи Блейкли короткое сообщение, в котором говорилось: «Праздник мне очень понравился, и я запомню его на всю жизнь». Он подумал, что написать такую длинную фразу, притом без ошибок, было для нее довольно трудно, и ответил, что надеется, что у нее будут рождественские праздники куда лучше этого и что он всегда рад ее электронным письмам или звонкам. Письмо от пастора Джордж было куда длиннее. Она написала, что настроение у Сюзи стало заметно лучше и она захотела подробно рассказать обо всем своим родителям, хотя те так и не верят, что ее спас знаменитый Человек-волк. Сама же пастор Джордж собирается в Сан-Франциско, чтобы разделить ленч с отцом Джимом и посмотреть его церковь в Тендерлойне.

Каждую ночь Ройбен просыпался перед рассветом. Каждую ночь он подолгу бродил по коридорам на всех этажах, безмолвно призывая Марчент для беседы. Но так и не видел ни малейших признаков ее присутствия.

В воскресенье днем дождь ослабел, и Фил с Ройбеном отправились на продолжительную прогулку в лес. Ройбен признался, что до сих пор не осмотрел полностью свои владения. Феликс за ленчем сообщил, что намерен обнести оградой всю территорию, включая участки Дрекселов и Гамильтонов. Затея была грандиозной, но Феликс сказал, что ему это кажется необходимым, и сил на это у него вполне хватит – если, конечно, Ройбен даст согласие.

Еще он пообещал, что после Рождества покажет Ройбену и Филу дома, где некогда жили Дрекселы и Гамильтоны – большие старинные викторианские сельские особняки, которые можно перестроить и обновить так, чтобы они не утратили своего духа.

Ограда предусматривалась из металлической сетки в шесть футов высотой. Но в ней должно было иметься множество ворот; к тому же Феликс обещал позаботиться о том, чтобы каждый дюйм этого уродливого сооружения был спрятан за плющом и другими красивыми вьющимися растениями. Конечно, никаких запретов на прогулки по лесу не будет, об этом даже речи нет. Только туристам нужно будет входить через главные ворота, и у Ройбена и Феликса будет хоть некоторое представление о том, кто сейчас находится в окрестностях. Но будет и определенное время, когда будут распахиваться все ворота и туристы смогут свободно гулять по владениям. Да, «владение» лесом – дело несправедливое, но он хочет сохранить его и опять же глубоко изучить.

– Но ведь это не помешает бывать в лесу Элтраму и его родным? – спросил Фил.

Феликс на мгновение растерялся, но тут же овладел собой.

– О, конечно, нет. Они смогут бывать в лесах где и когда пожелают. Мне даже в голову не могло прийти как-то препятствовать им. Наши леса – их леса.

– Очень приятно это слышать, – сказал Фил.

В тот вечер Ройбен, поднявшись к себе, обнаружил на кровати длинную темно-зеленую бархатную мантию, а рядом – массивные тапочки из такого же материала. Мантия была снабжена капюшоном и доставала почти до полу.

Маргон объяснил, что это одежда для рождественского сочельника – в ней он пойдет в лес. Мантия походила на монашескую рясу – длинная, свободная, с широкими рукавами, – но в отличие от нее была снабжена шелковой подкладкой и не имела пояса, но застегивалась спереди на золоченые пуговицы. Вдоль кромок золотой нитью был вышит изящный узор. Это могли быть и какие-то письмена, очень похожие на восточные, наподобие тех, которыми порой что-то сообщали друг другу Почтенные джентльмены. От них веяло тайной и даже святостью.

Смысл такого переодевания был ясен сразу. В лесу им всем предстояло перевоплотиться в волков; при этом они без труда сбросят мантии наземь, а потом легко смогут снова надеть их. Ройбен с великим нетерпением ждал ночи. Стюарт смотрел на предстоящее с легким налетом цинизма. Ему очень хотелось узнать заранее, какого рода «церемонии» их ожидают. Но Ройбен был уверен, что предстоит нечто волшебное. По большому счету, его совершенно не интересовало, что именно произойдет. Ему было безразлично, явится туда Хокан Крост или загадочные женщины или нет. Феликс и Маргон тоже с нетерпением ждали столь важной для всех ночи, но казались при этом совершенно спокойными.

И Ройбен увидит Лауру. Наконец-то Ройбен будет с Лаурой. Этот рождественский сочельник обретет для них значение и высокий смысл брачной ночи.

Феликс уже объяснил Филу, что они будут встречать Рождество в лесу по неким старинным обычаям Старого Света, и очень просил прощения за то, что его не берут с собой. Фил встретил просьбу вполне благосклонно. Он проведет этот вечер так же, как делал всегда: будет слушать музыку, читать и, возможно, ляжет спать, не дожидаясь даже одиннадцати часов. И уж меньше всего на свете ему хотелось бы оказаться помехой для кого-то. Во флигеле с открытым окном, дыша океанским воздухом, Фил спал замечательно и обычно ложился спать часов в девять вечера.

И вот наступило утро рождественского сочельника. Оно было холодным и ясным, в ярко-белом небе вполне можно было ожидать появления солнца. Море впервые за много дней стало синим, испещренным белыми барашками волн. Прихватив подарки для отца, Ройбен отправился по открытому ветру склону во флигель.

Дома, в Сан-Франциско, они всегда обменивались подарками перед тем, как пойти к полуденной мессе, так что сочельник Рождества всегда был для Ройбена важным днем. Само Рождество было скорее просто днем отдыха. Фил уходил в свою комнату и смотрел свою любимую «Рождественскую песнь», Грейс же устраивала легкий стол для своих товарищей из больницы, в первую очередь для тех, кто жил далеко от дома и родных.

Фил уже проснулся и писал, сидя за столом. Он немедленно налил Ройбену полную чашку крепкого кофе итальянской обжарки. Маленький флигель можно было бы назвать воплощением слова «уют». На окнах висели ослепительно-белые сборчатые шторы – явно женский выбор, думал Ройбен, – но они были красивыми и смягчали суровый вид бескрайнего моря, который чем-то тревожил Ройбена.

Они сели рядом перед камином. Фил преподнес Ройбену небольшую книгу, обернутую в фольгу, и Ройбен сразу же раскрыл ее. Книга оказалась самодельной, Фил украсил ее собственноручными иллюстрациями. «Подражание Уильяму Блейку», – пояснил он с иронической усмешкой. Пролистав несколько страниц, Ройбен понял, что это собрание стихов, которые Фил писал на протяжении многих лет. Некоторые из них уже были опубликованы, но большую часть никогда не видел никто, кроме автора.

Заголовок оказался очень простым: «Моим сыновьям».