– Не забывай, что именно она пришла к тебе, – напомнил Феликс. – Это она пыталась говорить с тобой, она хотела о чем-то спросить тебя. И может быть, теперь она получила ответ.

– Молюсь, чтоб это было так, – ответил Ройбен. – Она казалась удовлетворенной. Она казалась целостной.

Феликс вдруг остановился, по-видимому, задумавшись; его глаза медленно скользили по лицу собеседника. Потом он слабо улыбнулся.

– Пойдем-ка назад, – сказал он, – что-то я начинаю мерзнуть. У нее будет время, чтобы поговорить с тобой. Много времени. Помни, что Лесные джентри не уйдут отсюда до Рождества и, вероятно, даже до Нового года. Им очень важно быть здесь в то время, когда мы устраиваем свой круг. Лесные джентри будут петь с нами и играть на скрипках, дудках и барабанах.

Ройбен попытался представить себе эту картину.

– Должно быть нечто неописуемое.

– Время от времени что-то меняется – в зависимости от того, что они сочтут нужным привнести в церемонию. Но они всегда любезны, всегда добры, всегда преисполнены искреннего стремления к обновленью. Они – самая суть любви к этой земле, ее сезонным переменам, процессам, в ней происходящим, и к ее возрождению как таковому. Могу заранее сказать, что человеческие жертвы в Солнцеворот их совершенно не привлекают. Напротив, это самый верный способ оттолкнуть их от себя. И, конечно, ты, Ройбен, очень им понравился.

– По словам Элтрама, – уточнил Ройбен. – Но я подозреваю, что его сердце похитила Лаура – когда ребенком прогуливалась по этим лесам.

– Ну, они как-никак называют тебя Хранителем леса, – сказал Феликс. – А ее – Госпожой леса. К тому же Элтрам знает, как ты страдаешь из-за судьбы Марчент. Сомневаюсь, чтобы он намеревался оставить тебя без каких-либо известий от нее. Уверен, что даже если дух Марчент покинет этот мир, Элтрам обязательно сообщит тебе что-нибудь еще до Нового года.

– И все же, Феликс, на что вы надеетесь для Марчент?

– На то же самое, на что надеешься и ты. Что она вскоре обретет покой и что она простит меня за ошибки, недостаток мудрости и просто глупые поступки. Ты, впрочем, не должен забывать и о том, что Лесные джентри довольно-таки рассеянны.

– То есть как?

– Все духи, призраки, все сущности, не имеющие физического тела, все они легко отвлекаются на всякую всячину, – пояснил Феликс. – Они не укоренены в материальном мире и потому не привязаны ко времени. И потому, случается, не понимают по-настоящему того, что причиняет нам боль. Это вовсе не необязательность и тем более не измена. Это всего лишь эфирная сущность духов. По-настоящему сосредоточиться на чем-то они способны, только пребывая в материальных телах.

– Припоминаю, что Элтрам говорил об этом.

– Да, и это важно. По теории Маргона, они, эти самые духи, не способны в действительности к моральному росту, если не находятся в материальной форме. Впрочем, мы зашли слишком далеко в лес, так что не будем вслух поминать Маргона. – Он рассмеялся. – Не стоит никого раздражать без необходимости.

Снова зарядил дождь. Ройбен видел, как капли плясали в свете лампочек, как будто были слишком легки для того, чтобы упасть на землю.

Феликс остановился. Ройбен замер рядом с ним.

Постепенно он стал замечать, что вокруг материализуются Лесные джентри. Как и раньше, они сидели на деревьях. Он видел, как неторопливо проступали их лица, видел их бесформенные одежды, согнутые колени, мягкие мокасины, видел устремленные на них с Феликсом бесстрастные глаза, видел личики детей, похожие на цветочные лепестки.

Феликс на незнакомом Ройбену древнем языке сказал им что-то, походившее по тону на цветистое приветствие. Но не остановился. Ройбен шагал рядом с ним.

Затем послышались хлопки, в кронах деревьев громко зашуршало, и внезапно вниз потоком посыпались мелкие зеленые листочки, которые, крутясь, словно в вихре, очень медленно опускались на землю. Лесные джентри вновь исчезали. А они в тишине продолжали свой путь.

– Они ведь все еще вокруг нас, да? – спросил через некоторое время Ройбен.

Феликс только улыбнулся.

Оставшись в одиночестве в своей комнате, переодевшись в пижаму и халат, Ройбен попытался записать впечатления нынешнего дня.

Ему хотелось сохранить живые картины, все еще стоявшие у него перед глазами, зафиксировать возникшие вопросы, особо отметить какие-то примечательные моменты.

Но очень скоро он поймал себя на том, что просто перечисляет в свободном порядке все, что происходило в течение дня, и записывает имена людей, которых видел и с которыми знакомился.

И список этот становился все обширнее и обширнее.

Ройбен был попросту слишком взбудоражен и переполнен впечатлениями для того, чтобы по-настоящему осознать, почему же все было так хорошо и весело и так не похоже на те приемы и вечеринки, которые ему доводилось прежде посещать или устраивать. Но он упорно записывал подробности, от простых до самых сложных. Для записей о Лесных джентри он придумал нечто вроде шифра: «наши соседи из лесных мест» и их «худосочные» дети. Едва он решил, что не может вспомнить больше ничего, как сразу же всплыли и хоралы в исполнении хоров и оркестра, и разнообразные блюда, от которых ломился стол, и, конечно, облик тех незабываемых красоток, которые ходили по этим комнатам, словно богини.

Немало времени он затратил на описание женщин-морфенкиндеров – Фионы, Кэтрин, Беренайси, Дорчеллы, Хелены, Клэрис. И когда он старательно восстанавливал в памяти цвет волос каждой, черты лиц, одеяния, ему вдруг пришло в голову, что их ни в коей мере нельзя было назвать красавицами – в общепринятом смысле этого слова. Но всех их выделяли изумительные волосы и то, что часто называют стилем. Тот, которым обладала каждая из них, смело можно было бы назвать королевским стилем.

Они были одеты и держались с потрясающей самоуверенностью. От них веяло бесстрашием. Но имелось и кое-что еще. От этих женщин исходил легкий, но ощутимый притягательный жар, по крайней мере так воспринял это Ройбен. Просто невозможно было зрительно представить себе любую из них и не ощутить его. Даже очаровательная Беренайси, жена Фрэнка, источала эту зазывную сексуальность.

Могла ли эта загадочная особенность быть следствием смешения свойств людей и морфенкиндеров, в результате которых возникли гормоны и феромоны совершенно новой и загадочной природы, оказывающие влияние на подсознание соплеменников? Возможно. Собственно, вероятнее всего, именно так и есть.

Он подробно описал Хокана Кроста – мужчину с глубоко посаженными черными глазами и огромными ладонями, и то, как тот вызывающе рассматривал его после того, как их познакомили. Отметил он и то, насколько иное впечатление производил Хокан, когда прощался с Феликсом, как тепло и чуть ли не заискивающе он держался. И, конечно же, глубокий текучий его голос, его изысканное произношение, убедительность тона.

Наверняка должны существовать какие-то признаки, позволяющие мужчинам-морфенкиндерам безошибочно узнавать друг друга, решил он, независимо от наличия тех или иных эротических сигналов – если такие имеются. Разве не почувствовал он сам нечто вроде чуть слышного тревожного звонка при первой встрече с Феликсом? Трудно сказать наверняка. А как насчет первых мгновений той злосчастной встречи с обреченным Марроком? Тогда ему показалось, будто весь мир обесцветился, словно был нарисован тушью тонким пером, а на его фоне морфенкинд сверкал многоцветьем масляных красок.