Его родители нажили приличное состояние на торговле. Они надеялись, что единственный сын продолжит их дело. Но взгляд мальчика загорался только тогда, когда он брал в руки кисточки. Когда он поведал о своих планах, родители его не одобрили: их сын должен сначала получить образование, поступить в коммерческое училище, а вот когда он его закончит, они поговорят о его будущем снова. Француз любил своих родителей и послушался их. Но, закончив учиться, поступил на курсы визажистов, и родителям осталось лишь покориться силе его призвания.

И молодой человек с интересом принялся изучать разные типы кожи, тайны пудры и разнообразие кремов. Но, в отличие от других учеников, он не пытался приукрасить свои модели и замаскировать их недостатки. Он хотел идти дальше и найти спрятанные в их чертах символы. Его учителя не видели смысла в этом стремлении, не понимали странных произведений удивительного ученика, отказывавшегося следовать их наставлениям, и посоветовали ему заняться рисунком и живописью. Не послушав их и отказавшись отречься от своего призвания, француз решил, что усвоил основы, покинул учебное заведение и начал карьеру визажиста.

Благодаря ежемесячной ренте, посылаемой родителями, он оплачивал моделей, в основном студентов, которые редко возвращались к нему во второй раз, испугавшись его странной манеры работать и ощущений, возникавших во время сеанса.

Француз страдал: усталость модели или ее раздражение влияли на качество рисунка, и ему приходилось долго трудиться, добиваясь нужного результата.

И тут удача улыбнулась ему: он случайно познакомился в парижском баре с труппой театральных актеров. Они искали гримера для спектакля про клоунов, и француз немедленно предложил им свои услуги, увидев возможность поработать над поиском символов. Конечно, ему пришлось смириться с некоторыми требованиями актеров. Они должны были играть клоунов, и он не мог рисовать растения и животных на их лицах. Но он подумал, что, познакомившись с ними поближе, сумеет попросить их послужить ему моделями.

В день репетиции он без труда загримировал почти всю труппу. Всю, кроме застенчивой, скромной, практически незаметной женщины.

Он нанес крем ей на кожу, и произошло нечто странное. Обычно он удовлетворялся тем, что нарисованные животные оживали на лицах. Но в тот день, коснувшись ее щек, он почувствовал, как под его пальцами трепещут крылья. Нанося помаду на ее губы, он услышал клекот хищной птицы, орла, жаждавшего вырваться на волю из клетки ее лица. Он разбудил символ Клариссы…

«Кларисса»: ее имя застревает у него в горле, прерывая воспоминания. Он умолкает, на лбу пролегает складка, похожая на рану, в углу рта появляется знакомая мне морщинка. Он смотрит на меня, и бездонный колодец любви открывается в его глазах при упоминании о прошлом, об этой девушке, о Клариссе. Когда он со вздохом произнес ее имя, сердце мое сжалось. От нового, незнакомого и неприятного чувства.

Я ревную его к воспоминаниям, бьющим из разлома, из складки у губ, я ревную его к красивой, я в этом уверена, к потрясающей, сильной женщине, которая сумела околдовать моего волшебника. К обжигающим ласкам, которыми они одаривали друг друга. К сияющему орлу, который, несомненно, их объединил.

Я втягиваю голову в плечи, чтобы скрыть тревогу. Я хочу услышать его исповедь до конца. Я прислоняюсь к стене, ища поддержки. Собираясь с силами, я сжимаю ладони, и вдруг на них ложится большая, тонкая, перепачканная красками рука. Француз воспользовался паузой, криками неутомимых любовников за стеной, чтобы приблизиться ко мне. Он, должно быть, почувствовал исходящий от моего тела жар, заметил пурпурную краску, залившую мое лицо вокруг тукая.

Его кисточки переплетаются с моими пальцами и быстро успокаивают меня, я ободряюще улыбаюсь ему, прося продолжить рассказ. Что он и делает шепотом.

Изо всех сил стараясь не обращать внимания на призывы орла, спрятавшегося под кожей Клариссы, он наконец загримировал ее. Довольная его работой труппа заключила с ним контракт. Француз должен был прийти через неделю, на первое представление. В тот вечер и все последующие дни он не мог забыть Клариссу и ее символ. Он думал о них беспрестанно, он не мог ни спать, ни есть, он чувствовал себя одержимым. В день премьеры француз не выдержал и попросил актрису остаться после представления, чтобы выпустить орла из клетки. Сначала Кларисса колебалась. Она, наверное, заметила странный огонь в глазах гиганта. Но он так ее умолял, что она согласилась и пришла к нему в гримерную после ухода всей труппы.

В ту ночь француз раскрашивал ее со страстью бесноватого и прилежанием безумца. Расправляя крылья птицы на лице актрисы, он испытывал сладкое томление, ведущее влюбленных к наслаждению. Когда он закончил свой труд и отошел, чтобы полюбоваться им, он уже знал, что любит эту женщину. Любовью всепоглощающей и беспредельной.

Клариссу тоже потряс сеанс макияжа. Она призналась, что в ней что-то изменилось. Что она ощутила себя другим человеком. И захотела увидеть то, что он нарисовал на ее лице. Но француз отказал ей в этом, как и мне.

— Я знал, что рисунок потеряет силу и красоту, если она на него посмотрит, понимаешь? — спрашивает он, сжимая мои руки.

Нет, я не понимаю. И когда он снял зеркало со стены норы, я тоже не поняла. Мои глаза не могли разрушить его произведение, они могли только восхититься им. Но я согласилась не видеть своего отражения. В конце концов, главным было то чувство, которое рождал нарисованный на моем лице тукай. Чувство мощи, благодарности и непобедимости. Я думаю, что Кларисса в вечер премьеры испытала то же самое.

В течение последовавших за сеансом недель он рисовал ее каждый вечер и любил с каждым днем все сильнее и сильнее. Орел появлялся на ее лице, она отдавалась ему, раскрывая ему одному свою сокровенную суть. Француз знал, что отныне она принадлежит ему. Она сама это говорила, уверяя, что благодаря ему почувствовала себя такой красивой, такой живой, как никогда раньше. Прошло три месяца, во время которых визажист тайно встречался с актрисой в тиши гримерной и любил ее своими красками. Но скоро антреприза с клоунами закончилась, труппа разошлась, и любовники стали видеться в мастерской француза. Кларисса нашла роль в другой пьесе, и они договорились, что она будет приходить к нему каждый вечер после репетиций.

И тут в ритуале что-то нарушилось. В первую же ночь в мастерской француз заметил, что на лице актрисы появилась тень, заставляющая птицу складывать крылья и приглушать свой клекот. С огромным трудом визажист сумел вытащить орла наружу. Вначале он подумал, что дело в мастерской и в ее освещении. На следующий день он добавил ламп и улучшил все, что смог. Но когда вечером Кларисса пришла к нему, тень на ее лице стала еще гуще. Тогда француз понял.

— Она обманывала меня, — говорит он хриплым голосом, рыдание перехватывает ему горло. — Я нашел только такое объяснение. И, закончив работу, я задал ей вопрос. Я никогда ни о чем ее не спрашивал, а тут стал добиваться признания. Я сказал ей, что ее черты изменились, что рисунок от этого не получается. Что я страдаю. «Ты бредишь! — крикнула она. — Мне надоели эти сеансы, мне надоело не видеть то, что ты рисуешь каждый вечер у меня на лице». Я не знаю, как она догадалась, что во дворе в гараже у меня хранится большое зеркало. Оно стояло в мастерской, когда я туда въехал, и я перенес его в гараж, чтобы потом выкинуть. Надо было избавиться от него сразу… Когда она бросилась к стеклянной двери и выбежала из мастерской, я решил, что ей нужно подышать свежим воздухом, что она хочет уйти от объяснений. Видя, что она не возвращается, я пошел вслед за ней и нашел ее перед зеркалом… Она смотрела на свое отражение с ужасом, орел скорчился на ее лице, ее символ, который я… Она сама была виновата, понимаешь? Она изменила мне, и я сделал неудачный рисунок… Я подошел, чтобы все объяснить, но когда я ее коснулся, она словно с ума сошла. Она как будто превратилась в фурию. Металась из стороны в сторону, оскорбляла меня, называла сумасшедшим, угрожала меня бросить. Словно подтверждая свои слова, она принялась тереть руками лицо, чтобы уничтожить мое произведение. Она размазывала по коже краски, чтобы испортить мой рисунок. Я не мог позволить ей разрушить нашу любовь. Я должен был ей помешать, понимаешь? Ее лицо принадлежало мне, и орел тоже. Я не хотел причинить ей зла… Я просто схватил ее за руки, чтобы остановить, но Кларисса вырывалась изо всех сил… в конце концов она высвободилась, потеряла равновесие… И со всего маху врезалась в зеркало.