Спрыгнув со стула, Тоннер первым делом расстегнул на юноше сорочку и пощупал пульс. Сердце бьется! Хорошо, не на узкой веревке вешаться удумал – врезалась бы в шею, мигом переломала позвонки!

– Больно… – еле слышно сказал Митя и потрогал рукой спину.

– Ну, знаете! Снявши голову, по волосам не плачут.

В комнату вбежала горничная Катя.

– Принесите мой несессер от Анны Михайловны, – попросил Илья Андреевич. – Ей ни слова!

Катя выполнила распоряжение быстро. Вдохнув нашатырь, Митя пришел в себя.

– Я жив? – удивленно спросил он, увидев Тоннера.

– Да, но, возможно, сломаны некоторые кости. Не успел, понимаете, вас поймать.

– Я ненавижу вас! – закричал Митя и попытался вскочить, но только взвыл от боли – видно, что-то при падении действительно повредил.

Тоннер ощупью нашел в несессере склянку с настойкой валерианы и попросил Катю накапать в стакан двадцать капель. Девушка расстроилась:

– Только дюжины знаю.

– Тогда накапай две дюжины.

Митя рыдал на полу. Сколько мучений со вчерашнего утра на него обрушилось! Сначала смерть князя и некогда любимой женщины, потом апоплексический удар у тетушки. Потом… Потом был страшный выбор. Богатство и бесчестье или честь и нищета. Слава Богу, вексель не нашелся. Как бы поступил Митя, на что решился бы, он и сам не знал.

Внезапно он хлопнул себя по лбу: как он мог забыть! Почему, прежде чем идти вешаться, никого не предупредил, что…

– Илья Андреевич, миленький! – Митя оттолкнул стакан с лекарством, и оно выплеснулось на фрак доктора. – Скорее! В охотничьем домике Никодима княгиня Елизавета. Надо ее спасти! Ее Никодим убьет! Скорей, она в подвале заперта!

Окна из комнаты Мити выходили на заднюю лужайку. Там очень кстати Кшиштоф с Данилой под присмотром генерала чинили телегу. Тоннер распахнул окно и закричал:

– Павел Павлович! Скачите в охотничий домик. Там Елизавету Северскую держат!

– Что значит держат? Она вроде не свинья. – Погруженный в какие-то воспоминания Веригин попыхивал трубочкой и не сразу понял, о чем толкует ему высунувшийся из окна Тоннер.

– Ваше высокопревосходительство! Время дорого! Ей грозит опасность! Надо ее спасать!

– Так бы и говорили. По коням!

Катя крикнула любимому:

– Данила! Беги на конюшню за лошадьми! Я в трофейную, ружья принесу!

– Жаль, что девка! – похвалил генерал. – Такую бы в адъютанты!

Тоннер повернулся к Мите. Тот в оцепенении сидел на полу.

– Дмитрий! – позвал его Илья Андреевич. Тот не откликнулся. – Дмитрий! Вас ждет Анна Михайловна, хочет поговорить…

– Я не хочу ее видеть… Я никого не хочу видеть!

– Она ни в чем не виновата, и вы должны ее выслушать.

К полудню потеплело, из-за деревьев пробились лучи солнца. Легкий ветерок кружил желто-багряным хороводом листву по проселочной дороге. Где-то вдалеке ухал филин.

"Сашка непременно бы эту сосну нарисовал, – подумал Денис. – Какая несуразная, будто в продуваемой ветрами степи выросла! С южной стороны ветки есть, а с северной нет".

Вспомнив Тучина, Денис пригорюнился. Как он там, в тюрьме?

– А Киросиров не обманет? – в пятый раз поинтересовался у Рухнова.

– Не волнуйтесь, чиновник чиновника не обманет.

– Так вы чиновник? А вчера говорили, что секретарем служите.

– В настоящее время да, у его сиятельства князя Юсуфова, а пятнадцать лет департаменту мануфактур и внутренней торговли отдал.

– Небось, директором служили?

– Шутите?

– С вашим-то умом – не сомневаюсь.

– Чтобы карьеру сделать, надобно другое – связи, знакомства, влиятельные родственники. Если этого нет, идти в чиновники не советую, будете всю жизнь перья очинять. Ступайте лучше в армию. Там звания по годам, как по нотам расписаны.

– А сами почему не пошли?

– Про мою ногу забыли? Я сломал ее в тот день, когда умерла матушка…

Рухнов замолчал. Денис очень хотел, чтобы Михаил Ильич рассказал о себе. Просить было бестактно. Рухнов явно загрустил, погрузился в воспоминания. Оставалось молча ждать.

– Моя маменька была очень красива, – начал рассказ Михаил Ильич. – И очень бедна. Человеком она была гордым, жить в приживалках-компаньонках не хотела. Служила у дальних родственников Свиридовых гувернанткой. В их доме и повстречала папеньку.

Считается, что женщин привлекают исключительно писаные красавцы. Высокие, статные, подобные покойному Северскому. Как бы не так! Самые удачливые любовники маленького роста, кривоноги, с брюшком и лысой головой.

Угаров удивленно посмотрел на Рухнова.

– Поверьте на слово Таким и был мой отец. Дамы любили его, а он их! Каждодневные победы над женским полом были основным его занятием. Интересно, что завоеванные и тут же брошенные дамы никогда на него не обижались. Он умел устроить праздник: лихие тройки, пляшущие цыгане с медведями, шампанское до утра.

– Как ваша мать умудрилась выйти за такого?

– А она не хотела. Только увидав ее, отец сразу сделал ей непристойное предложение, но получил отказ, да еще пощечину. Это его заинтриговало. Он не привык к отказам. Долго сопротивлявшуюся его чарам графиню К. сразил упорством – забрался на ночь под семейное ложе, а утром, когда граф К. поехал по делам, вылез оттуда весь в пыли, с горящими от возбуждения глазами. Графиня не устояла. Матушку же пришлось вести в церковь.

Повторюсь, выходить за отца она не хотела, ее заставили родственники, у которых она служила, Свиридовы. "Илья Рухнов не беден, потомственный дворянин! Тебя, бесприданницу, замуж зовет, а ты нос воротишь? Вот откажем от дома, пойдешь в актрисы!" Маменька, скрепя сердце, согласилась.

Добившись своего, папенька, по своему обыкновению, быстро охладел. И матери было не до плотских утех, под сердцем уже меня носила. Отец редко бывал дома, кутил да забавлялся. Оказался не столь обеспечен, как все думали, деньги от небольшого поместья тратил на свои разгулы, а из слуг в крохотной квартирке, которую снимал…

– В Петербурге жили?

– Нет, в небольшом городке, верст двести от Костромы. Из слуг были только камердинер да кухарка. Потом денег стало еще меньше – управляющий имением сильно воровал, на шампанское и цыган уже не хватало. Попойки и загулы папенька стал устраивать дома, да еще и дамочек туда приводить. К тому времени уже я родился, и мать такого не вытерпела: забрала меня, грудного, и вернулась к Свиридовым. Так с тех пор и жили раздельно. Отец не помогал, мною не интересовался: из борделя в трактир, из трактира в кабак. Спился совсем, в порядочном обществе его уже не принимали.