Кажется, я немного сломал Хозяйке горы материальную иллюзию, или что это было на самом деле, потому как начинающий бандюган открыл рот, нахмурился, закрыл его. Потом ещё что-то хотел сказать, но в итоге промолчал, а затем, зарычав как дикий зверь, выдохнул.

– Два золотых кольца, – он с ненавистью посмотрел на меня. – Одно с камушком.

Я только мысленно хмыкнул, не очень понимая, зачем Хозяйке устраивать весь этот спектакль. А главное – какой смысл мне ей подрыгивать? Золота у приютских отродясь не водилось. Просто по той причине, что за один только слушок о том, что кто-то надыбал «рыжевьё» и не сдал старшакам, вполне могли просто убить в назидание остальным. У нас, собственно, потому и процветал сахарный и прочий бартер, ведь подобные «ценности» практически не интересовали настоящих властителей Таганской Нахаловки, где жизнь порой не стоила и десяти копеек. То бишь пяти кружек кислого, прогорклого пива или четвертной бутылки водки, которые страждущий беспредельщик вполне мог приобрести в местной забегаловке за эти деньги.

Вот только интуиция подсказывала мне, что отказываться тоже нельзя. Испытание и всё такое – я ведь точно осознавал сейчас, где, почему и в каком состоянии нахожусь, а потому то, что воспроизводился именно этот, а не какой-нибудь другой кусок моей жизни, что-нибудь да значило. Ну и первая мысль, которая, собственно, меня посетила, когда я об этом подумал, заключалась в том, что, нравится мне это или нет, но эти начинающие подонки для меня тогда всё же были «своими».

То есть я, скорее всего, переживая вновь эти моменты, должен был попытаться защитить этих людей от надвигающейся неминуемой смерти. Ведь выживу после разборки только я один! Попаду в тюрьму, откуда меня вытащат агенты «Шипов». И так далее… Но вот то, что меня оставили на это испытание с полными воспоминаниями, при этом забрав чародейские силы, как-то слабо вязалось с идеей повторения того, что уже произошло. Ну, или наоборот, полного невмешательства в те события.

– Десять рублей, – произнёс я, глядя прямо в глаза сидящего напротив меня Рябого.

– А жопа не треснет?! – бугор в ярости вскочил со своего стула. – Или что? Очко заиграло за своих вступиться?

Глумливого ржача на этот раз, в отличие от моих воспоминаний, не последовало. Наоборот, подручные Рябого напряглись и, набычились, вылупились на меня, изображая «страшный взгляд».

– А вот это, Рябой, не ко мне. Звиняй, но я не по этой теме. Интересуют задницы – иди в бардак на Большом Рогожском. Говорят, там как раз много любителей подобного, – я почти слово в слово повторил то же, что сказал когда-то этим уже мёртвым парням в похожей ситуации.

Вот только в этот раз не нарывался, желая сохранить свою репутацию, и не собирался флегматично пожимать плечами, когда мне в лоб тычут дулом ручного пулевика. Перед тем, как соглашаться или придумывать что-то ещё, чтобы спасти этих идиотов, мне нужно было понять, лишился ли я только доступа к ядру и живицы или вообще полноценно вернулся в то плачевное состояние, в котором находился до поступления в школу при Тимирязевской Академии.

– Следи за… – Рябой ещё только достал пулевик, когда мои руки взметнулись вверх, обхватывая оружие.

В клане я научился разоружать человека что с таким маленьким пулевиком, что с большим двуручным штуцерником. Буквально мгновение – и однозарядная машинка безопасно для окружающих была уже у меня в руках, и я уткнул её ствол прямиком под поросший жиденьким рыжим пухом подбородок бугра.

– Воу, воу, воу… Полегче, – сразу же поднял он вверх руки. – Белый, тебя же повесят…

– Своя судьба тебя почему-то не волновала, – с улыбкой произнёс я, надавив, заставляя его голову подняться ещё выше, – а за меня, значит, переживаешь? А вы ребята, отойдите-ка на три шага назад, иначе, когда меня вешать будут, я скажу жандармам, что вы знали о пулевике, но не донесли. Вместе болтаться будем.

Подручные бугра, к которым, собственно, и были обращены эти слова, довольно резво выполнили мою просьбу.

– Ладно… – быстро произнёс Рябой. – Я понял, что был не прав. Будет тебе десять рублей. Потом.

– Потом?

– У меня нет сейчас столько денег, – неохотно буркнул он. – За Васильковских будут… Пушару тока верни, мне за неё голову, если что, снимут…

– Не вопрос. – Я переломил ствол и быстро выдернул бумажный патрон, а затем впечатал оружие в грудь Рябого, отчего парень повалился на соседнюю кровать, а пулевик, который он не успел подхватить, со стуком упал на пол.

– А-а-а…

– Ну, – я усмехнулся, глядя на рыжего. – Ты же готов был потратить этот выстрел на меня. Так что, думаю, у тебя много ещё…

– Нет, – буркнул Рябой и взорвался: – Я тебя тока пугнуть хотел! Отдай! Его мне на Васильковского бугра старшаки выделили, потому как он точно нечестно играть будет!

– Я что? Идиот, тебе на слово верить? – ответил я, убирая опасный бумажный свёрток в нагрудный карман. – Перед моей встречей с Валялой – получишь…

– Откуда ты…

– Простая логика, – перебил его я. – Яиц у вас с ним схлестнуться нет, вот ты ко мне и пришёл. А на глазах у всех пацанов в меня после встречи с ним стрелять не станешь. Кишка тонка. А сейчас свали с горизонта!

– Не забудь свой кистень, – зло прошипел Рябой, вскакивая с кровати, и, подхватив с пола свой пулевик, буквально выбежал из общей спальни, преследуемый по пятам подручными.

Мне же оставалось только покачать головой, надеясь, что я всё сделал правильно. Пусть я и помнил этот эпизод своей жизни, но общий смысл происходящего, как и задача, поставленная предо мной в этом испытании, до сих пор ускользали от понимания.

* * *

Хердвиг незаметно напрягся всем телом, с прищуром рассматривая стоящего прямо перед ним чародея. Он помнил этот день как вчера, хотя с тех пор, как произошли эти события, минуло уже более восьми лет. И тем не менее на этом, последнем, третьем испытании он вновь был здесь, в своём тринадцатилетнем теле, и прекрасно знал, что в скором времени должно произойти.

К сожалению князя клана Александровых, или влиятельной хёльмгарёрской ипокатастимы клана Бажовых, помимо возраста, с его телом случились и другие изменения, о которых вследствие того, что вскоре должно было произойти, просто не хотелось даже думать. Так Хердвиг, как и в почти уже забытом детстве, практически не чувствовал своей живицы. Ну а заодно, хоть он и входил после ранней смерти отца в Народное Вече, своеобразный полисный Совет Кланов и выборных представителей от горожан-простецов, его голос здесь практически ничего не значил. Но хуже того, даже в родных стенах власть всё ещё принадлежала троим старейшинам регентам, в то время как к нему относились как к взбалмошному мальчишке, которым он, собственно, и был в этом возрасте.

Только после событий сегодняшнего дня к нему придут и сила, и слава в Полисе, и влияние как в ипокатастиме, так и вне её. А сейчас он был всего-навсего разодетой «куклой», которая успешно занимала место отца. Которая говорила и делала только то, что шептал ему в ухо советник, приставленный от Старейшин.