Кэрол Вайандотт сидела на причале под палящим солнцем и смотрела на корабли, которые поднимались и спускались по Гудзону. Буксиры, несколько прогулочных судов, яхта. Мимо медленно проплыл круизный лайнер вездесущей компании «Серкл лайн», раскрашенный в цвета итальянского государственного флага. Туристы толпились на палубе, жадно любуясь красотами пейзажа; впрочем, путешествие только началось. Интересно, много ли энтузиазма останется у них через три часа, когда они проголодаются и изжарятся на солнце?

Сегодня во внешности Кэрол Вайандотт было одно существенное отличие. Она закатала рукава майки, обнажив довольно мясистые руки. Кэрол не могла припомнить, когда в последний раз показывалась на людях с открытыми руками. Бледная кожа уже успела покрыться легким румянцем загара. Перевернув правую руку, Кэрол уставилась на жуткое сплетение шрамов. Рассеянно почесав эту изуродованную часть тела, она уткнулась лицом в согнутую в локте руку, обильно смачивая кожу слезами.

Где-то поблизости хлопнула дверь машины. Одержимая навязчивой мыслью, Кэрол успела досчитать до пятидесяти, когда наконец послышался шорох шагов по траве. Остановившись, она продолжила счет. Когда она дошла до семидесяти восьми, послышался голос. Разумеется, он принадлежал Джону Пеллэму:

— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?

— Много лет назад эта собственность была завещана на благотворительные цели, — начала Кэрол, поджимая колени к груди. — Затем на ее основе создали центр помощи нуждающимся подросткам. Я тогда работала в центральном управлении и случайно увидела в благотворительных списках эти три земельных участка: номера 454, 456 и 458 по Тридцать шестой улице. Потом я обратила внимание, что разведчики Маккенны приглядываются к тому кварталу, где теперь возведен небоскреб. Я начала расспрашивать, и в конце концов до меня дошли слухи о том, что́ собирается строить Маккенна. В то время район представлял собой настоящий кошмар. Но я понимала, что произойдет. Я понимала, что за пару лет стоимость этих трех участков взлетит до небес. Разумеется, ни один член попечительского совета не осмеливался даже нос сунуть в Адскую кухню; никто понятия не имел о том, что здесь происходит. Поэтому я пришла в совет и сказала, что нам надо как можно скорее продать все три участка, потому что кто-то из журналистов начал собирать материал о малолетних наркоманах, проститутках и беспризорных, обосновавшихся в этих домах.

— И тебе поверили?

— О, а то как же. Достаточно было только застращать членов попечительского совета, что если средства массовой информации проведают о том, что здания принадлежат подростковому центру, поднимется страшный шум. Бедняги пришли в ужас. Все они трусы — и раввины, и священники, и филантропы, и директора крупных компаний. Страшные трусы. Так что попечительский совет срочно избавился от всех трех участков. — Кэрол горько рассмеялась. — Брокер назвал это «распродажей в пожарном порядке».

— И ты купила их сама?

Кэрол кивнула.

— На деньги, полученные от продажи наркотиков, которые отложили мы с моим бывшим дружком. Я основала подставной фонд Святого Августина. Как это делается, я узнала, когда работала секретарем в юридической конторе в Бостоне. Я также знала, что снести здание мне не разрешат, поскольку оно числится историческим памятником. Поэтому я просто оставила его себе. А затем я встретила Сынка.

— Как?

— Сынок провел в подростковом центре пару лет после того, как отбыл срок в колонии для несовершеннолетних за то, что спалил дом своей матери и убил ее любовника.

— И, — продолжал Пеллэм, — ты также была знакома с Этти.

— Естественно, — подтвердила Кэрол. — Я же была ее домовладелицей. У меня были копии ее чеков с арендной платой и образцы ее почерка. Я отправила чернокожую женщину, внешне похожую на Этти, в страховую контору, чтобы та оформила страховку на квартиру. Заплатила ей за это несколько сотен долларов. Пока Этти ходила по магазинам, я с помощью мастер-ключа проникла в ее квартиру и нашла банковскую сберегательную книжку.

Пеллэм обвел взглядом плоский, заросший травой пустырь.

— И ты сняла деньги со счета Этти?

— В банк обращалась та же самая женщина, которая оформляла страховку. А что касается записки, обнаруженной на трупе Сынка, которую якобы написала Этти — он должен был подбросить ее на место одного из пожаров. Эту записку также подделала я.

— Но зачем? Ты же все равно не могла забрать деньги из некоммерческого фонда.

Кэрол рассмеялась.

— О, Пеллэм, ты рассуждаешь чисто по-голливудски. Ты считаешь, что каждый преступник должен украсть за раз не меньше десяти миллионов долларов золотом или ста миллионов в ценных бумагах. Совсем как в фильмах Брюса Уиллиса. На самом деле, в реальной жизни все гораздо скромнее. Нет, владея гаражом, который я собиралась построить, фонд стал бы зарабатывать неплохие деньги, и я наняла бы себя саму в качестве исполнительного директора. Получала бы тысяч семьдесят-восемьдесят в год, не опасаясь придирчивого ока генеральной прокуратуры. Плюс еще кое-какая мелочь на карманные расходы — и все равно у фонда остались бы деньги, чтобы помогать беднякам Адской кухни.

Она грустно усмехнулась.

— Пеллэм, на твой взгляд, я не слишком сильно раскаиваюсь в том, что сделала? — Ее волчьи глаза были похожи на бледный лед. — Знаешь, когда я за последние годы единственный раз плакала, плакала по-настоящему? Пять минут назад, думая о тебе. И еще утром после той ночи, которую мы провели вместе. Выкрав видеокассеты из твоей квартиры, я поехала на работу на метро. Я сидела в вагоне и рыдала, рыдала и рыдала. Я была на грани истерики. Представляла, какой могла бы быть моя жизнь с таким человеком как ты… Но тогда уже было слишком поздно.

Мимо проехала машина, и громко прозвучали мощные басы радиоприемника. Опять та самая песня.

«Это мир белых людей…»

Монотонный ритм затих вдали.

Пеллэм долго смотрел на руки Кэрол, покрытые ужасными шрамами, и незаметно для самого себя вдруг сказал:

— Но Этти тебе было совсем не жалко?

— Ах, вот в чем дело, Пеллэм, — с горечью заметила Кэрол. — Мне должно было быть жалко Этти Вашингтон? Да она только и способна быть жертвой. Такой удел отвел ей господь. Черт побери, в этом городе половина людей — жертвы, а вторая половина — преступники. И такое положение дел никогда не изменится, Пеллэм. Никогда, никогда, никогда! Неужели ты до сих пор этого не понял? Не имеет никакого значения, что именно произойдет с Этти Вашингтон. Она все равно обязательно отправится за решетку, если не за это, так за что-нибудь другое. Или ее выселят и отправят в приют. Или же просто вышвырнут на улицу.

Кэрол вытерла глаза.

— Помнишь того мальчишку, который повсюду таскался за тобой? Исмаила? Ты наивно полагаешь, будто можешь его спасти. Считаешь, что вы породнились друг с другом. Так знай, в то самое мгновение, как он поймет, что от тебя живого ему нет никакого толка, он вонзит тебе нож в спину, заберет твой бумажник и успеет потратить все деньги еще до того, как ты умрешь… О, ты выглядишь таким умиротворенным, глядя на траву. Но на самом деле ты в ужасе слушаешь то, что я тебе говорю, не так ли? Что ж, я не чудовище. Я реалистка. Я вижу то, что меня окружает. Все это никогда не изменится. Когда-то давно я думала, что могу что-нибудь сделать. Но нет, единственный выход состоит в том, чтобы убраться отсюда. Отгородиться от всего этого многими милями или большими деньгами.