«Саксони Фрэнклин» нуждалась в деньгах Остермайеров.

В худшем случае, если бы я получил в банке деньги по чеку, а Дазн Роузез больше уже не побеждал и Марта с Харли как-то узнали, что мне было известно о том, что лошади давали кокаин, я мог распрощаться со всеми «Золотыми кубками» и «Большими национальными призами», которые я еще надеялся выиграть на Дейтпаме. Остермайеры не простили бы то, чего простить нельзя.

Мне казалось, что Дазн Роузез бежал в Йорке довольно целеустремленно и отчаянно боролся до самого конца. Теперь я уже не был в этом уверен. Возможно, он побеждал во всех четырех скачках в состоянии «невесомости», как выражался мой хирург-ортопед; проще говоря, под кайфом.

В лучшем же случае, если я, просто промолчав, обменяю чек на деньги и приведу Дазн Роузез к паре значительных побед, никто никогда ничего не узнает. Я мог рассказать об этом Остермайерам конфиденциально, что их безусловно бы огорчило.

Был один щекотливый момент в предании огласке того факта, что Дазн Роузез давали кокаин. Я, разумеется, мог бы это доказать, потребовав более развернутого анализа мочи, чем официально взятый в Йорке, потому что если кокаин не был конкретно запрещен, то он не являлся и питательным веществом, традиционно входящим в рацион. А чистокровным скакунам в Британии не полагается ничего, выходящего за рамки этого рациона.

Будет ли Дазн Роузез дисквалифицирован как победитель забега в Йорке? Если да, то будет ли Николас Лоудер лишен права быть тренером?

Если я стану причиной стольких неприятностей, со мной как с жокеем тоже все будет кончено. Стукачей-трепачей неизменно увольняют с работы.

Внутренний голос словно тихо подсказывал мне:

«Возьми деньги, не шуми, надейся на лучшее».

«Трус, — отвечал я ему, — а может быть, ко всему прочему еще и глупец».

Я почувствовал испарину от своих мыслей.

— Что будем делать с родохрозитом? — спросила Джун, вернувшись со склада с пригоршнями розовых бусин в руках. — У нас кончаются запасы, а на поставщиков из Гонконга полагаться больше нельзя. В одном из журналов я прочла, что в Германии у одного человека есть родохрозиты хорошего качества. Что вы думаете на этот счет?

— Как бы поступил Гревил? — спросил я.

— Он бы сам поехал в Германию, — с сожалением в голосе сказала Аннет. — Он ни за что не стал бы покупать камни в незнакомом месте, не зная, с кем имеет дело.

— Договоритесь, представьтесь, — сказал я, обращаясь к Джун, — и забронируйте билет на самолет.

— Но... — почти дуэтом вырвалось у них, и они обе замолчали.

— Никогда нельзя сказать заранее, будет ли лошадь побеждать, пока не примешь с ней участие в состязаниях, — мягко заметил я. — Джун выходит на старт.

Джун вспыхнула и убежала. Аннет с сомнением покачала головой.

— Я не смогу отличить родохрозита от гранита, — сказал я. — А Джун может. Знает цену, знает спрос. И я буду полагаться на эти знания, пока она меня не подведет.

— Она слишком молода, чтобы принимать решения, — возразила Аннет.

— Когда молод, решения даются проще.

«А разве это не так? — думал я с кривой усмешкой, мысленно повторив свои слова. — В возрасте Джун я был сам полон уверенности. Как бы я тогда поступил, узнав о наличии кокаина в моче лошади? Трудно сказать. Назад не вернешься».

Я сказал им, что ухожу и увижусь с ними только завтра утром. Дилеммы могут подождать, решил я. Вечер принадлежит Клариссе.

Спустившись во двор, я увидел, что Брэд читал «Рейсинг пост», в которой была та же фотография, что и в «Дейли сенсейшн». Когда я уселся возле него, он показал мне знакомую фотографию, и я кивнул.

— Это твоя голова, — сказал он.

— Гм...

— Вот это мрак, — произнес он.

— Мне кажется, что это было давным-давно, — улыбнулся я.

Он подвез меня к дому Гревила и, войдя вместе со мной, остался ждать внизу, пока я пошел наверх, положил трубку бейстера в конверт, затем в специально принесенный для этой цели пакет «Джиффи» и написал на нем адрес Фила Эркхарта.

Спустившись к Брэду, я сказал:

— В главный офис фирмы «Евро-Секуро» на Оксфорд-стрит, не очень далеко от гостиницы «Селфридж». Вот адрес... — Я протянул ему пакет. — Найдешь?

— Да.

Он вновь показался обиженным моим вопросом.

— Я звонил им из офиса. Они ждут. Платить не надо, они пришлют счет. Просто возьми квитанцию. Хорошо?

— Да.

— Потом заедешь в гостиницу «Селфридж» за моей знакомой и привезешь ее сюда. Она тебе позвонит, так что оставь телефон включенным.

— Да.

— А потом, если хочешь, можешь ехать домой. Мрачно взглянув на меня, он лишь спросил:

— Завтра в то же время?

— Если тебе еще не надоело. Он вдруг совершенно неожиданно расплылся в улыбке — зрелище, от которого захватывало дух.

— Лучшее время моей жизни, — сказал он и удалился, оставив меня буквально с открытым от изумления ртом.

В этом состоянии я прошел в маленькую гостиную и немного прибрался там. Раз Брэду нравилось часами ждать меня, читая самые неожиданные журналы, меня это устраивало, но я уже не чувствовал себя в непосредственной опасности и при желании мог сам водить машину. Так что в качестве телохранителя-шофера Брэд дорабатывал последние дни. «Он должен это понимать, — думал я, — ему уже несколько раз приходилось чуть ли не навязывать свои услуги».

К вечеру этой среды лодыжка тоже чувствовала себя гораздо лучше. Насколько я понимал, в местах перелома на костях всегда нарастала новая ткань, которая соединяла кости, как клей. Через восемь-девять дней эта мягкая ткань начинала отвердевать, и с этого момента кость быстро крепла. К этому времени у меня, видно, началась именно эта фаза. Оставив один из костылей в гостиной и опираясь на второй, как на трость, я для равновесия касался пола большим пальцем левой ноги, чтобы не переносить на нее всю тяжесть тела.

Я решил, что обезболивающее больше не понадобится. За ужином я буду пить с Клариссой вино.

Я вдруг с удивлением услышал, как в дверь кто-то позвонил. Для Клариссы было слишком рано: за такое короткое время Брэд не успел бы отвезти пакет, заехать в «Селфридж» и привезти ее сюда.

Доковыляв до двери, я посмотрел в «глазок» и с изумлением увидел на пороге Николаев Лоудера. Позади него на дорожке стоял его приятель Ролло-Роллуэй и с тоскующим видом оглядывал палисадник.

В некоторой растерянности я открыл дверь, и Николас Лоудер тут же сказал:

— Как хорошо, что вы дома. А мы тут ужинали в Лондоне, и, поскольку осталось свободное время, я подумал, почему бы нам не зайти и не поговорить насчет Джемстоунз, чем вести переговоры по телефону.