идеально почти месяц. Проверка ничем и не закончилась. А потом когда мы в душе были, пришла с тремя санитарами. И говорит: «Еще слово обо мне, и оставлю вас наедине с ними. И так будет каждый день».

Жанна: – А мы в этой части клиники – одни?

Стелла: – Да. Одни. Хотя тут есть еще комнаты, но они пустые. Только в столовой встречаемся с другими пациентами. Но наш стол стоит отдельно, поели и пошли назад. Все под контролем санитаров. В столовую одна дорога, коридор и все…Никуда не свернуть. Тут все очень хитро строили.

Жанна: – То есть это тюрьма.

Ула: – Вроде того…

Стелла: – А я тут знаешь, почему?

Жанна: – Почему?

Стелла: – Судью порезала.

Жанна: – Как порезала? Ножом?

Стелла: – Нет, бритвой. Дедовской. Нашла в столе у отца. Старая. Опасная. Помнишь, такие были очень давно? Мать приехала из суда. Говорит: «Все. Завтра вас забирают». И рыдает. Я ее спрашиваю: «Как судью зовут?» Она говорит – госпожа Нарбут. Братья ее успокаивать стали. Валидол там. А я взяла бритву и бегом в суд. От нашего дома – пять минут. Захожу. Там полиция на входе – не пускают. Куда, мол? Я говорю: «Мне нужна госпожа Нарбут. Они – «А зачем Вам?». «Я – говорю – ее дочь». И один полицейский говорит: «Да вот же она идет». Я к ней подскочила и со всей силы полоснула. Да вскользь попала. Правда, щеку разрезала насквозь. А если бы умело ударила, убила бы, наверное…Меня сразу и скрутили там. Ну, вот и вся история. В полиции просидела два дня. А потом начали меня тут проверять…Вроде как отклонения у меня какие-то нашли. А могли в колонию отправить. Получилось, что мать плохо меня воспитывала, поэтому я такая выросла. И виновата не я, а мать. Класс? Она теперь обязана с инвалидской пенсии платить деньги судье. Компенсацию.

Жанна: – Нельзя кровь проливать. Господь заступник. Он судья и мститель. Судью Бог и так накажет.

Стелла: – Вот он ее и наказал. Через меня (смеется)…Разве нет?

Жанна: – Это по твоей воле произошло. И это ничего не изменило. Только матери хуже стало.

Ула: – А я не понимаю, почему я тут. Именно в этом секторе.

Жанна: – А в столовой много других детей?

Стелла: – Немного. Человек двадцать. Есть лет 12-и. Но в основном, как мы. Может, они в несколько заходов едят…Не знаю. Им повеселей, похоже…Хотя…Я не знаю. Возможно, что они тоже изолированы друг от друга.

Жанна: – А врач сюда приходит?

Ула: – Иногда сюда. Но чаще мы сами к нему идем. Приходит Дана, или санитар, и отводят нас. Его приемный кабинет тут, на этаже. Но он тут не сидит. Пришел. Пообщался с нами и ушел.

Стелла: – Иногда по неделе не приходит. Непонятно тут все как-то.

Жанна: – А уколы ставят каждый день?

Ула: – Нет…Иногда не ставят подолгу, иногда таблетки дают. А бывают, что целый месяц на уколах, и ходишь, как зомби…Ничего не хочется.

Жанна: – А о чем он спрашивает? Что говорит?

Стелла: – Да все какую-то ахинею несет…Глупости какие-то. Вопросы задает. Разные. Узнаешь…Не бойся. Он хороший. Только наивный какой-то. Верит, что он нас может вылечить. Правда, не понятно, от чего…

В комнату заглядывает санитар:

– Обед. Быстро в столовую. Заканчивайте разговоры.

Стелла встает с кровати: – Пойдемте, отведаем местную кухню…(смеется).

Жанна и Ула следует за ней.

Картина третья

Кабинет главной сестры. Стол. Два стула. Медицинские шкафы. Две кушетки. Тусклая лампочка под потолком. Комната плохо освещена.

В кабинет входят Дана и Жанна.

Дана: – Вот мы и встретились снова. Как я и говорила. Ты у меня в гостях, милая.

Жанна молчит. Она напряжена.

Дана: – Раздевайся. И ложись. Я тебе ничего плохого не сделаю. Сначала я тебе поделаю. А потом ты мне. Хорошо?

Жанна: – Нет, Дана. Не хорошо. Когда тебе было пять лет, мать взяла тебя к себе в постель и заставила насильно делать это. Тебе было противно и гадко. Ты плакала, а она била тебя и заставляла. И ты смирилась. От боли и унижения. Иногда она уговаривала хитростью. Лаской. Но чаще просто била, пока ты не стала ее игрушкой. Куклой для удовольствия.

Дана: – Замолчи…Что ты такое говоришь? Кто рассказал тебе это? (в ужасе) ….Ложись на кровать и все…

Жанна: – Точно также поступала с матерью и ее мать. Твоя бабка. Только ты ее не видела. Она умерла до твоего рождения. Если ты не разрушишь это, так все и будет продолжаться дальше. Бог отнял у тебя возможность иметь детей. Покайся и ты снова сможешь иметь их. Все дело в тебе. Пойми это, наконец…

Дана обхватывает голову руками: – Откуда ты это знаешь? Откуда? Этого никто не видел и не знает…

Жанна молчит.

Дана: – Я добьюсь своего.

Жанна: – Нет. Не добьешься.

Дана: – Тогда к тебе придут санитары ночью и сделают с тобой все, что захотят.

Жанна: – Не придут. Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Если ты прикоснешься ко мне, рука твоя отсохнет.

Дана: – Что? Ты мне угрожаешь? Да еще и так глупо…Ты что колдунья?

Жанна: – Я не колдунья. Меня хранит Бог. Никто не может касаться меня с грязным сердцем. Дана, послушай меня…Все, что я говорю – не я говорю, а говорит через меня святая Жанна.

Дана: – Ты безумна. Замолчи и ложись, сучка малолетняя.

Дана хватает Жанну за плечи и пытается уложить на кушетку.

Жанна не сопротивляется. Внезапно Дана в страхе отпрянула от девочки. Хватается за кисть правой руки, словно ее пронзила резкая боль (на лице гримаса боли):

– Как? Как ты это делаешь? (руку свело словно судорогой).

Жанна: – Покайся и Господь простит тебя.

Дана садится на пол. Боль в руке очень сильная. Она трет руку, пытаясь разогнуть ее, но рука остается в таком «скрюченном» состоянии.

Жанна: – Если ты еще раз приведешь сюда девочек, я даже не решаюсь сказать, что тебя ждет. Бог хочет добра тебе. В сердце твоем еще есть место для добра. Вернись, Дана. Вернись к тому, кем ты была прежде…

Дана: – Убери это…Мне очень больно…

Жанна: – Дана, я ничего не делала тебе. Не причиняла зла. Ты сама себе причиняешь зло.

Жанна садиться на пол рядом с Данной и обнимает ее:

– Дана, поплачь. Тебе станет легче.

Дана начинает плакать. Горько, по-детски. Жанна гладит ее по голове: – Святая Жанна, дай мне силы! В сей час нужды моей прошу тебя прийти мне на помощь. Смиренно прошу тебя помочь мне