Выступал представитель нападающей, министерской стороны, любимец московских демократов адвокат Дрездник, узкоплечий, сутулый, с мягкими травоядными губами, чутким хоботком и волнистой седеющей шевелюрой. Он говорил нарочитым московским говором, певуче, кокетливо, с жеманными движениями, привыкший к победам, поклонницам, знаток хитросплетений и казуистики. «Законник и фарисей» – так окрестил его Белосельцев, с первых же мгновений возненавидевший Дрездника.

– Ваша честь, – с легким поклоном обратился Дрездник к судье, и у того острее заблестели черные, как икринки, глаза. – Я хотел бы остановиться на ряде публикаций означенной газеты, чей тон, лексика, явная и скрытая направленность ведут к расширению конфликтов в нашем многострадальном Отечестве, к провоцированию национальной и классовой розни, дискредитации известных и уважаемых в стране политиков, что, несомненно, выходит за рамки закона и вынуждает Министерство печати и информации требовать через суд закрытия газеты.

– Тебя закрыть да прихлопнуть! – раздался возглас из зала.

– Наймит проплаченный!

– Закрой «Масонский комсомолец»!

Судья ударил ладонью по столу, так что сидевшие рядом, похожие на фрейлин заседательницы разом вздрогнули и испуганно заморгали.

– Еще раз услышу выкрики, попрошу очистить зал!

На его грозное предупреждение в дверях опять появились милиционеры, мускулистые крепыши, натренированные для наведения порядка.

– Я продолжаю. – Дрездник удовлетворенно осмотрел притихший зал. – В статье главного редактора господина Клокотова, которого можно уважать за последовательность позиции, но никак нельзя поощрять его антиобщественный радикализм, в писании под названием «Ты готов постоять за Россию?» есть фраза: «В час предельной для России беды, в час, когда вновь нетопыри и чешуйчатые рептилии преисподней кинутся на святые соборы Кремля, в этот час каждый русский должен выйти на смертный бой, биться на улицах и площадях своих городов за спасение Родины!» Как, хочу вас спросить, квалифицировать подобные слова, как не призыв к войне, к насильственному свержению конституционного строя?

Белосельцев видел, как нервно сжал губы Клокотов, как сдерживает себя побледневший Киреевский, как быстро перекрестился в соседнем ряду отец Владимир, а сидящая рядом немолодая, в потертом жакете женщина тихо и горячо произнесла: «Жиды!» Белосельцев ненавидел длинного, мягкогубого, гладкоговорящего человека, принадлежащего к племени законников и фарисеев, которые за злато, из поколения в поколение вершат неправое чернокнижное дело, обрекая на страдания народы и страны. Оплетают их путаницей слов, улавливают с помощью лукавых приемов и знаний, от которых мутнеет разум, иссыхает душа, мертвеет воля и все, что недавно казалось цветущим, сильным и гордым, чахнет, глохнет, идет под пяту этого хитроумного племени. Как бы он хотел оказаться на площади восставшего города и в честном бою с «калашниковым» из-за кирпичной стены стрелять в наступающие цепи врага, не боясь умереть, упасть бездыханным у той кирпичной стены.

– В статье: «Козырев – враг России номер два», – продолжал Дрездник, вытягивая по-жирафьи губы, словно хотел сорвать с дерева вкусный лист, – упомянутая газета разглашает содержание секретной переписки Министерства иностранных дел РФ с посольством России в Канаде, придавая гласности договоренность РФ и Канады о полете самолетов НАТО с канадскими экипажами в некоторые регионы России. Это разглашение является нарушением закона и карается по Уголовному кодексу. В той же статье на Козырева возводится вина, как сказано в статье, за «порабощение русских в Эстонии, отданных под власть баронов». Это утверждение является вмешательством во внутренние дела соседней суверенной страны и служит разжиганию межнациональной вражды, что влечет за собой вполне определенные юридические выводы. К тому же если Козырев – враг номер два, то кто – враг России номер один? Может быть, президент?

Белосельцев ненавидел Дрездника и его единоверца Козырева, похожего на лупоглазого эмбриона, родившегося из капельки мутной спермы, набирающего соки и плоть за счет умертвляемой жизни. Сколько несчастных, оторванных от России людей горюют без Родины, подпав под пяту свирепых азиатских князьков, прибалтийских чванливых баронов.

– А первый враг – это Ельцин! – убежденно произнесла сидящая рядом женщина. – Он главный предатель и враг. А Козырев по порядку второй!

Адвокат Дрездник обвинял газету в нарушении «Закона о печати», в злостной дезинформации.

Белосельцев ненавидел и страдал вместе с залом, на который судья надел намордник в виде милиционеров, стоящих за дверью. В тишине, среди молчащих людей, вдруг начинался шелест и шум. Это народ разворачивал свои бумажные транспаранты, размахивал полотнищами, поднимал выше иконы и портреты вождей. Милиционеры с малиновыми щекастыми лицами настороженно заглядывали в зал, ожидая команды.

– И последнее, ваша честь! – Дрездник поклонился маленькому судье, чье лицо вдруг стало похоже на мордочку хищного зверька. – В статье «Преступник Ельцин должен уйти» газета приводит расплывчатые сведения о какой-то вилле, о каком-то тайном совещании сторонников президента, печатает какой-то черновик президентской речи, заготовленной якобы на случай разгона парламента и государственного переворота. И все это с невнятными ссылками на анонимные «источники», с обещанием в дальнейшем их назвать и раскрыть. Что это, как не политическая инсинуация, направленная на возбуждение общественного недовольства, паники, антигосударственных настроений, которые напрямую ведут к беспорядкам и дестабилизации! Исходя из перечисленного, – Дрездник воздел глаза к потолку, словно призывал в свидетели и помощники своего невидимого бога, – Министерство печати и информации, неоднократно предупреждавшее газету, настаивает на прекращении ее деятельности через суд!

Он сел утомленный, выполнив свой долг, довольный собой. Уверенный, что и им довольны, если не здесь, в этом обшарпанном зале, переполненном простонародьем, с беспомощными и нелепыми лозунгами, бумажными иконками и открытками, то в других кабинетах, обитых ореховым деревом, в золоченых гостиных с ампирными часами на мраморном камине.

А у Белосельцева смятение и паника. Сказанное было о нем. Неведомый анонимный «источник» намекал на тайну, в которую он был посвящен. Сообщал о вилле, на которой он побывал. О разгроме парламента, к которому он был причастен. Был свидетелем репетиции штурма. Был послан к Хасбулатову и Руцкому рассказать о близкой беде. Значит, не напрасно он явился к Клокотову. Сейчас на суде он встанет и сделает заявление. Подтвердит сообщение «источника», расскажет о вилле в Царицыне. Об израильском снайпере Марке. О бэтээрах, стреляющих по макету. Сейчас он встанет и скажет.

Он был готов подняться. Уже напрягались его мышцы, как вдруг он почувствовал неслышный толчок в самое сердце. Чья-то воля, чей-то беззвучный приказ, чей-то запрещающий взгляд не дал ему встать. Чей-то бессловесный оклик оставил его сидеть. Он осматривал зал, пытаясь понять, откуда раздался оклик, откуда пронзил его взгляд. Но не видел. Кругом были измученные, исстрадавшиеся лица, плакатики, транспаранты, и какая-то женщина в черном, похожая на вдову, тянула в сухих руках маленький образок Богородицы.