Женя Зингер, Стасик Нейгауз, Серёжа Перцов. Лагерь детей писателей. Коктебель. 1940, август

Я подружился со Станиславом Нейгаузом еще за год до эвакуации в пионерлагере Литфонда СССР, находившемся на южном берегу Крыма в поселке Коктебель. Стас был высоким, худощавым и симпатичным парнем. Пышная шевелюра постоянно спадала на его лоб, из-за чего он вынужден был часто резким движением руки забрасывать наверх мешавшие ему длинные волосы. Он почти не вынимал изо рта «козьи ножки» – самодельные папироски, набитые махоркой, отчего кончики его длинных музыкальных пальцев правой руки сделались коричневыми. Говорят, что природа отдыхает на детях талантливых родителей. Но к Стасу это не относилось. Его отец – Генрих Густавович Нейгауз – был выдающимся советским пианистом, профессором Московской консерватории. Так что отцовские гены в полной мере передались сыну.

Стас прекрасно играл на рояле, но, к сожалению, в эвакуации не мог продолжать учение в музыкальной школе из-за отсутствия таковой в Чистополе. На помощь юному дарованию пришла жена писателя Ильи Френкеля пианистка Елизавета Эммануиловна Лойтер. Мы часто видели, как она давала уроки Стасу. Чтобы не потерять музыкальную форму, он ежедневно играл на разбитом старом рояле, оказавшемся в Доме крестьянина. Случалось, в редкие вечера мне и другим ребятам старшей группы удавалось с трудом уговорить Станислава побаловать нас исполнением самых разных песен и даже таких далеких от классического репертуара, как «Мурка», «Гоп со смыком», «Колокольчики, бубенчики звенят», «Раз в поезде сидел один военный…» Обладая потрясающим музыкальным слухом, Стас Нейгауз мог тут же воспроизвести любую мелодию, исполненную нашими дурными голосами или примитивным свистом. Но Стас, конечно же, получал истинное наслаждение только тогда, когда играл Шопена, Листа, Бетховена, Скрябина, Чайковского…

Станислав Генрихович Нейгауз скоропостижно скончался на пятьдесят третьем году жизни 25 января 1980 года. Он умер в один год с Владимиром Высоцким и Джо Дассеном… Я потерял одного из самых близких и дорогих мне друзей…

Вместе с Тимуром Гайдаром, Марком Исаковым, Конрадом Вольфом, Стасом Нейгаузом и Вадимом Белоцерковским я входил в интернатскую футбольную команду. В то время мы играли по так называемой системе «дубль вэ». Я играл в нападении правым полусредним. Мои товарищи всегда доверяли мне бить пенальти. Из десяти одиннадцатиметровых ударов я поражал ворота девять раз! Мы ухитрялись побеждать даже сыгранную местную юношескую команду «Спартак». Кстати, большинство интернатских игроков были страстными фанатами московского «Спартака». Ворота нашей команды до своего отъезда в Красную армию поздней осенью 1941 года надежно защищал длинноногий Кони Вольф. После войны он окончил в Москве Всесоюзный государственный институт кинематографии, переехал в Берлин и стал кинорежиссером. О своей военной эпопее Конрад Вольф снял фильм «Мне было девятнадцать». Последние годы своей жизни он занимал высокий пост президента Академии искусств Германской

Демократической Республики. Умер Кони в 1982 году от неизлечимого рака…

Мать Стаса Нейгауза – Зинаида Николаевна – была женой Бориса Пастернака. Она занимала в литфондовском детском саду ответственную хозяйственную должность. Непризнанный советской властью великий русский писатель оказался в Чистополе после того, как на многократные просьбы отправить его на фронт всегда получал отказ. Вместе с женой и маленьким сыном Лёней жил он в плохо протапливаемой комнате в каменном двухэтажном доме № 7 5 по улице Володарского.

Надпись на фотографии: «Моим дорогим, любимым мамочке и папочке – Евгений. 31/XII.1941»

Во двор этого дома мы со Стасом иногда приходили, чтобы немного помочь семье писателя – пилили и кололи дрова. В это время я мог видеть работающего за столом Пастернака. То он переводил «Гамлета», «Ромео и Джульетту» и «Антония и Клеопатру», то был занят работой над пьесой и стихами. Воспоминания о городе на Каме Борис Леонидович сохранил до конца своих дней. «Чистополь мне очень нравится. Милый захолустный городок на Каме… У меня простые и страшно симпатичные хозяева и очень хорошая комната в хорошей части города… На столе и окнах у меня цветы в горшках, как везде в Чистополе… Я всегда любил нашу глушь, мелкие города и сельские местности больше столиц, и мил моему сердцу Чистополь, и зимы в нем, и жители, и дома, как я их увидел зимой 1941 года…» – писал чистопольским детям Пастернак после возвращения в Москву.

Директором нашего интерната был Яков Фёдорович Хохлов, весьма представительный, но вместе с тем очень суровый и злой человек. До начала Великой Отечественной войны он руководил в Коктебеле Домом творчества писателей и «примкнувшим» к нему нашим пионерлагерем. Мы знали, что после Октябрьской революции Хохлов служил на черноморском крейсере. Я, Стас и другие наши ребята помнили Якова Фёдоровича, когда отдыхали в коктебельском пионерском лагере в прошлом году. Все мы побаивались нашего директора. Зинаида Николаевна Пастернак как-то сказала, что ему больше подошла бы должность директора конюшни, а не интерната для детей писателей. В начале 1942 года несколько подростков отважились написать в Москву А.А. Фадееву большое коллективное письмо (я в этом деле не участвовал). Ребята жаловались на Хохлова за его бесчеловечное отношение и эксплуатацию детей тринадцати-шестнадцати лет на непосильной работе – выгрузке бревен из Камы, за нецензурную ругань и применение физической силы. В этом письме сообщалось, что за опоздание на линейку и плохую отметку в школе директор интерната лишал детей еды, что при недостаточном питании они постоянно голодали. Мне кажется, реакции на это письмо не последовало. В интернате жили и оба сына директора – старший Витя и младший Боря. Они были неразлучны и ходили, как правило, всегда вместе. Может быть, поэтому все мы называли их одним объединенным именем Витьбо.

В интернатской столовой часто вывешивались различные объявления. Были и такие: «Все эвакуированные приглашаются на разгрузку баржи с дровами для детдома и семей писателей. Срок разгрузки 24 часа». Только благодаря этому интернат и семьи писателей были обеспечены на зиму необходимым топливом. Очевидцы вспоминали, как первыми активно включились в эту работу «длиннолицый Пастернак в черном комбинезоне и коренастый крепыш поэт Павел Шубин».

В интернате имелась своя небольшая комсомольская организация. Возглавлял ее шестнадцатилетний Грегор Курелла. В интернате все мы называли его Гришей. В 1942 году он ушел на фронт. В Красной армии его боевые заслуги были отмечены многими орденами и медалями. После войны Курелла остался навсегда жить и работать в Советском Союзе.

Как-то зимой группа старших ребят во главе с Вовой Галкиным и Марком Исаковым сочинила веселую песенку, посвященную Чистополю. Музыку к ней быстро подобрал Стас. Издевательское содержание этой песенки не понравилось воспитателям интерната. Дословный текст я не помню, но всё же попытаюсь, пусть с большими ошибками, весьма приближенно восстановить хотя бы небольшую часть той давней песни, из-за которой ее сочинителей и исполнителей не приняли с первого раза в ряды комсомольской организации интерната.