Нас выгрузили. Многие были уже полуживые, были больные, что не могли двигаться. Там была специальная команда, которая помогала больным. Мёртвых выгружали отдельно и уносили. Нас всех выстроили. Потом я узнал, как звать оберштурмфюрера — Нейман — он объявил: «Вы сейчас пойдёте в баню, помоетесь, получите одежду, бельё, а потом поедете в Рейх на работу».

Он стал отбирать. Водопроводчики и слесаря — выходите! Ему нужно было человек двадцать, он набрал это количество и они ушли.

Потом стал набирать плотников и столяров. Сашка Купчин, мы стояли рядом, говорит мне — мой отец был столяром, я немножко в этом понимаю, давай выйдем. Ты мне будешь помогать, постолярничаем! А я говорю, что ничего в этой работе не понимаю и я боюсь. Он говорит — я выйду, и кто попадёт в барак первым, займёт место, чтобы спать рядом, как в Минске, друг возле друга. Человек восемьдесят вышли и Саша тоже.

Вдруг со мной стало твориться что-то необыкновенное, меня бросило в пот. Какая-то внутренняя сила меня выталкивала — выходи! Я поднял руку последним и крикнул — я стекольщик! Я решил, что, если набирают столяров и плотников, значит, что-то будут строить и нужен будет стекольщик. Мне приходилось в Минске после бомбёжки советской авиации 2 мая помогать немцам стеклить окна и я немножко понимал в этой работе. И я крикнул — я стекольщик! Нейман подошёл ко мне и спросил — ты коммунист? Какой я коммунист, мне было тогда 20 лет. Я говорю — нет. Я вышел, и он сразу дал команду и мы ушли.

Куда мы шли, я не знал. Прошли какие-то ворота и сели на площади. Это было часов в 10 утра. Сидим час, сидим два, сидим три, и никто к нам не подходит. Видим, по лагерю ходят лагерники, одеты аккуратно, в комбинезонах, лица сытые, не такие несчастные, как в Минском лагере.

— Это был лагерь Собибор?

— Да. Мы просидели там до двух или трёх часов дня. В три часа дня подошли к нам трое, двое несут бидон, а третий несёт наволочки. Подошли, дали нам по куску хлеба и по стакану кофе — это то, что мы должны были получить утром. Мы поговорили с этими старыми лагерниками — что это за лагерь, куда мы попали?

— И что они вам сказали?

— Мы стали спрашивать, где наши товарищи, там ведь, в эшелоне было две тысячи человек. Они посмотрели на восток, а там начал идти дым уже. Смотрите, — говорят, — вот ваши товарищи. И они нам рассказали, что это лагерь смерти, что загоняют по триста человек в баню, вместо воды дают газ, душат, а потом палят. Вот это был лагерь Собибор, фабрика смерти.

— Так они вам сказали?

— Да, что это фабрика смерти.

— А те, с кем вы разговаривали, кто они были?

— Это были лагерники, которые жили там 17 месяцев.

— Они там работали?

— Работали там.

— Вы не помните фамилии?

— Нет, я не знаю, кто эти люди. Живы ли они остались или нет, но они нам рассказали. Потом нас разместили по баракам. На пятый или шестой день был уже организован подпольный комитет. Мы поняли, что из этого лагеря так просто не выйти.

— Когда Вы познакомились с Сашей Печерским?

— С Сашей Печерским я был знаком в Минске. Когда в Минске в мае пригнали партию военнопленных, человек двести или триста, среди них был и Печерский. Он выделялся, был высокий, пел красиво.

— Он был лейтенант?

— Там не видно погон[461], это же в плену.

— А что он сам сказал?

— Это потом выяснилось. Он вечерами пел, рассказывал красиво, он был очень развитой парень. Он был старше нас, 1913 года рождения[462], на тринадцать лет старше нас. Я знал, что он работает в столярной мастерской вместе со Шломо Лейтманом. Они спали друг возле друга в Минске на нарах и дружили. Потом они перешли спать в столярную мастерскую, там условия были лучше, чем в лагере.

— В Собибор вас везли в одном транспорте?

— В одном транспорте, они были в соседнем вагоне.

— Когда вы приехали в Собибор, он начал действовать, Саша Печерский?

— Он выделялся, он был высокий, красивый, и старые лагерники, которые были там по 17 месяцев, стали приглядываться к нам, с кем можно иметь дело. Они заметили Печерского, поняли, что он офицер. Организовали подпольный комитет, куда ввели и его.

— Только его?

— Из наших, советских военнопленных, только его.

— Как Вы считаете, сколько военнопленных привезли в Собибор из Минского лагеря?

— Из Минского лагеря 80–85 человек. Через 10–12 дней из этих военнопленных отобрали человек двадцать, и куда они делись, мы не знаем. Говорят, что их загнали в Третий лагерь, потому что расстреляли тех, кто обслуживал этот лагерь, где была баня, и эти двадцать человек пошли на замену. Так что нас осталось в лагере человек 60–65 советских военнопленных.

— На каких работах вас использовали?

— Группа Печерского была в Северном лагере, они выкорчёвывали там лес.

— А Вы были в другой группе?

— Я работал в столярной мастерской вместе с Сашей Купчиным. Мы вместе работали, если нужно было что-то починить. В день восстания…

— До восстания мы ещё дойдём. В это время стали пригонять евреев из Голландии, Вы можете рассказать об этом?

— Нет, из Голландии были люди до нашего прихода.

— До вас?

— Мы попали в лагерь в 1943 году, в сентябре.

— Их уже не было?

— Голландцы были только те, кого отобрали для сортировки одежды. Во Втором лагере было сто человек голландцев, они были заключёнными. А транспорт из Голландии приехал до нашего прибытия.

— До вас?

— Где-то в конце 1942 года.

— Как вы стали организовываться? Печерский знал, что оттуда живым не уйти. Какие меры он принял, чтобы устроить побег? Вы можете об этом рассказать?

— Первым долгом это делалось в глубочайшей тайне.

— Это понятно.

— Никто, кроме советских военнопленных, да и не все советские знали, что что-то готовится. Были случаи провала, когда голландцы пытались организовать побег, это было где-то за полгода до нашего прибытия в лагерь.

— Это вам рассказали?

— Да, рассказали старые лагерники. Их кто-то выдал и всю команду эту голландскую расстреляли.

— Я спрашивал про вас.

— Мы готовились, мы знали, что что-то готовится. Сначала думали сделать подкоп из старой столярной мастерской, но потом, когда стали пробовать, оказалось, что вода близко под почвой, и под землёй не удалось бы пройти.