Астрономы сидели в столовой, и после холодных марсианских песков в ней было уютно и светло.

— Можно? — тихо сказал Феликс.

— Заходи, заходи, — отозвался Сергей. — Кофе будешь?

Рыбкин поставил карабин в угол.

— Я уж думал, что ты нас совсем забыл, — сказал Сергей.

— А чего ему у нас делать? — удивился прямодушный Пеньков. — Наташеньки нашей нет…

— Заткнись, Володька, — сказал Белый. — Вечно ты вылезешь. Садись, Феликс. — Он принялся наливать в чашку кофе.

Пеньков поднялся.

— Ну, — сказал он, — тогда я пошел.

— Карабин возьми, — сказал ему вслед Матти.

— Да на кой он мне? — искренне удивился Пеньков. — Не от мимикродонов же отбиваться!

— Возьми, возьми, — сказал Сергей. — Вон видишь, следопыты с оружием ходят!

— Так они по пескам шастают, — с недовольной гримасой сказал Пеньков. — А мне тут от купола до павильона и назад!

Рыбкин пошевелился.

— Возьмите, Володя, — сказал он. — Я тут рядом с вами на пиявку наткнулся.

Матти с тревогой посмотрел на следопыта.

— И не напала? — с недоверием спросил он.

— Обошлось… — Рыбкин с наслаждением глотнул горячего кофе. — Я ее испугался, а она меня. И неизвестно еще, кто кого больше.

— Вот и я говорю, — с легким сомнением сказал Матти. — Выстрелов мы не слышали.

— Я ведь не стрелял, — сказал Рыбкин.

Матти с привычной завистью посмотрел на следопыта. Всетаки увлекательная у Рыбкина была работа, не то что у них.

Бросить бы все к чертовой матери…

— Нет, вы мне одно скажите. — Пеньков решительно оседлал стул. — Для чего тогда эта облава была нужна, если мы попрежнему пиявок боимся и без карабина нос на улицу высунуть не можем?

— Тебя и с карабином выпускать опасно, — сердито сказал Сергей. — Пользуясь тем, что Наташи нет, ты у нас все павильоны расстреляешь.

— Грош нам цена, — сказал Пеньков. — Грош нам всем цена. На Марсе уже целый детский сад, а мы с местной пакостью никак справиться не можем. Как они нам мешали, так и продолжают мешать!

— Да я уже говорил, — улыбаясь, сказал Матти. — Это не они нам мешают, это мы им мешаем. Все-таки это они коренные обитатели Марса. И слава Богу, что мы их не всех перебили…

Рыбкин внимательно посмотрел на Матти.

У следопыта были большие светлые глаза, и он очень редко мигал.

— Странные глаза у тебя, дружище, — проворчал Матти.

— Это из-за ночных линз, — почти виновато сказал Феликс. — А вы и в самом деле так считаете?

— В самом деле, — сказал Матти. — Это чисто человеческое: сначала живность всю перебьем, потом начинаем заповедники устраивать. Да вы на Землю посмотрите! Что от джунглей Амазонки осталось? А от полесских болот? Тоже мне покорители природы. Все-то нам мешает. Муравьи с тараканами мешают, муха це-це мешает, тигр уссурийский — и тот помешал! Но ведь это он в тайге живет, а мы в этой тайге лишь гости!

— Я с вами вполне согласен, — тихо сказал Феликс.

— А я не согласен! — громогласно сказал Пеньков. — Пусть вы скорбите о завядших цветах и убитых монстрах, но ведь надо смотреть правде в глаза! Все, что мешает человеческому движению вперед, должно уйти в небытие. Раз нам мешают на Марсе пиявки, то они должны уступить свое место человеку. Кто-то из нас лишний, и лично я думаю, что это — они!

Белый вдруг сказал с резкой досадой:

— Ты, Володька, вообще полутонов не знаешь. Либо они, либо мы. Но я согласен с ребятами. Нельзя же жить, как на Диком Западе, — чуть что, из кольтов палить! Ну что мы за тридцать лет о пиявках узнали? Да ничего мы о них не узнали, кроме того, что внутреннее строение трупов изучили и выяснили, за счет чего они летают и каким образом пищу переваривают! А ведь это чужая жизнь, Вовка! Понимаешь, чужая! Быстро мы к необычному привыкаем. И решения принимаем удивительные. Раз ты травоядный безопасный, вроде мимикродона, значит, живи, а если ты хищник и нас начинаешь за мимикродонов принимать, то — извини, нет тебе места рядом с человеком, опасен ты, братец, для человеческого общества.

Сергей махнул рукой и повернулся к Рыбкину:

— Еще кофе будешь, Феликс?

Рыбкин посмотрел на часы.

— Мне уже пора, — тихо сказал он и выжидательно посмотрел на Сергея. Пеньков и Матти деликатно отвели взгляды.

— Да выходила она на связь, выходила, — сжалившись, сказал Белый. — Через две недели с «Джорджем Вашингтоном» прилетает. Тебе привет передавала.

— Слушай, Феликс, — спросил грубый Пеньков. — А чего ты ей замуж выйти не предложишь? Хорошая девчонка, симпатичная и вообще…

Рыбкин густо покраснел, и стыдливый румянец проступил даже через загар. На некоторое время все его лицо стало однотонным, даже светлые пятна от очков и кислородной маски исчезли.

— Ты куда-то собирался? — спросил Пенькова Матти. — Ну и иди.

— И пойду, — сказал Пеньков. — Просто мне за них обидно, Матти, ходят вокруг, как журавль с цаплей.

— Иди, иди, — погнал его Матти. — Карабин не забудь, сваха!

Феликс поднялся. Был он невысок, но сложен удивительно пропорционально. Комбинезон плотно облегал его фигуру.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил он Сергея. — У вас запасных батарей для комбинезона не будет? Что-то я сегодня не рассчитал.

— Сейчас принесу, — сказал Белый.

Когда он вернулся с батареями, Феликс Рыбкин уже был в очках. Кислородная маска болталась под подбородком, меховой капюшон комбинезона туго облегал лицо.

— Спасибо, — все так же негромко поблагодарил следопыт.

Белый помялся немного, протянул Рыбкину руку и, смущенно отводя взгляд в сторону, сказал:

— Ты знаешь, Феликс, а я с Пеньковым согласен. Он у нас, конечно, невоспитанный и грубый, но в данном случае… Ты бы поговорил с Наташей, она ведь тебя любит, думаешь, нам не видно?

Рыбкин улыбнулся, показывая мелкие ровные зубы.

— Спасибо, — в третий раз поблагодарил он. — Вы — настоящие друзья, ребята!

За пределами обсерватории стоял мороз, который сразу же взялся за нос и лоб следопыта. Небо было совсем черным, и в угольной пустоте над горизонтом туманно светилось пятнышко Юпитера, а чуть ниже планеты серебрился, подобно Млечному Пути, пояс астероидов. В мешанине звезд угадывались привычные созвездия, только звезды сияли куда ярче, чем на Земле, от которой к Марсу уже шел планетолет «Джордж Вашингтон». Рыбкин вспомнил свой разговор с ребятами и едва не засмеялся от внезапно нахлынувших чувств. Он обернулся.

Прожектора у тамбура горели по-прежнему, высвещая плечистую фигуру Пенькова. Пеньков смотрел вслед следопыту; увидев, что Феликс обернулся, Пеньков поднял в прощальном жесте руку. Рыбкин ответно помахал ему и шагнул по жесткому подмерзшему песку, скрипящему под ногами, как снег в морозный день на Земле.