— А мужчины никогда не хотят этого поначалу, — возразила Люсинда.

Анжела вытерла руки о передник, потеребила развязавшиеся тесемки.

— Он не похож на других мужчин. Адольф еще совсем маленьким заставил нас всех поверить в это. Всех, кроме, пожалуй, отца. — Она подняла голову к потолку. Из кабинета на втором этаже гремел голос Гитлера. — Я за него молюсь, знаете ли. За него и за мою Гели.

— Что ж, конечно… — Люсинда встрепенулась, поняв, что ее слова звучат фальшиво. — Я-то в Бога не верю, — призналась она. — Но моя мать была верующая.

Какое-то время они поговорили о том, кто откуда и из какой семьи родом.

— Я плохо помню мать, — сказала Анжела. — я была еще маленькой, когда она умерла. Но Клара, мать Адольфа, относилась ко мне как к собственной дочери. Бедный Адольф, он ее так любил. — Потупив взор, она начала было раскладывать столовые ложки, затем отодвинула их вместе с супницей в сторону. — Клара, знаете ли, доводилась нашему отцу племянницей. Так что я не вправе пенять Адольфу за его чувства к Гели. Мне кажется, это, возможно, у него в крови. — Она посмотрела на Люсинду чуть ли не с вызовом. — Или вы считаете, что Адольф и моя Гели попадут в ад?

Кажется, она произнесла это на полном серьезе. Подожди, пока Карл… хотя нет, тут было нечто глубокое, нечто сокровенное.

— Прошу прощения, фройляйн Краус, я вас напугала. Мне не следовало этого говорить.

— Нет! — Люсинда подумала о пакостных привычках отца и чуть было не расхохоталась. — Нет, отнюдь.

— В поисках ответов на свои вопросы я чего только не перепробовала. Мне бы хотелось больше походить на Адольфа. Он-то не ведает никаких сомнений. Он говорит, что на священников ему наплевать. Раз уж наш отец сумел с ними договориться, так с какой стати беспокоиться? — Анжела тревожно посмотрела в сторону кабинета. — Адольф, к сожалению, неверующий. Да и никогда не верил. — Она подлила Люсинде горячего кофе. — Как-то, не так давно, я пошла послушать одного проповедника. Вы что-нибудь слышали о Святых Последних Дней? У них появилась миссия в Мюнхене. Адольф куда-то уехал, а я однажды вечером туда отправилась.

Собственная откровенность, казалось, немного пугает саму Анжелу. Люсинда, подавшись к ней, погладила ее по руке.

— Мормоны? Вы говорите о мормонах?

Испуганно кивнув, Анжела поднесла палец к губам.

— Там я и услышала дьякона Сполдинга. Какая душевная теплота, какое понимание! Он окутан ими, как облаком. — Она покраснела, отвернулась. — Что вы обо мне можете подумать, фройляйн Краус! Да ведь и мои взаимоотношения с верой складывались всегда непросто. Но, мне кажется, слушая его, я начала кое-что понимать.

Люсинда попыталась хоть что-то уловить из проповеди Сполдинга в пересказе Анжелы. Речь шла об ангелах, трубящих в трубы, о золотых скрижалях Воскресения и о потерянном колене Израилевом. Ничего удивительного, что Анжела боится и заикнуться об этом в присутствии брата! Что касается самой Люсинды, она кое-что знала о мормонах, секта искала новых сторонников в Германии уже на протяжении нескольких лет. Главным образом, Люсинда слышала грязные байки о том, скольким женщинам приходится у мормонов спать под одним кровом.

— Не знаю, насколько всему этому можно верить, — угрюмо произнесла Анжела. — Но дьякон Сполдинг утверждает, будто наши возлюбленные могут получить у Господа прощение даже после того, как они покинут этот мир. Даже если нас за грехи отправят в адский огонь, наши дети на земле могут окрестить нас заново и тем самым снискать для нас Его милость.

— Да, это было бы неплохо, — спокойно сказала Люсинда. — А правда, что мормоны практикуют многоженство?

Анжела явно расстроилась, затем постаралась занять руки мытьем посуды. Люсинда в этот миг была готова сквозь землю провалиться. Она взяла какую-то кастрюлю, предложила оттереть ее — все что угодно, лишь бы заслужить прошение.

— Послушайте, — в конце концов сказала она. — О таких вещах с актрисами просто нельзя разговаривать. Если я беседую с Богом, то только потому, что Карл вписал монолог в сценарий.

Они обе рассмеялись, хотя Анжела сразу же затихла, услышав шум приближающихся шагов. На пороге появился Гитлер.

— Ага, я так и знал, что дамочкам захочется уединиться. — Казалось, ему необходимо находиться в центре внимания в любой компании, даже в этой. — Вы остаетесь на ужин, фройляйн Краус?

— Не думаю, мой фюрер. Нам надо выехать еще до сумерек. Но эти вопросы вы решайте с Карлом.

Гитлер хмыкнул, взгляд его стал двусмысленным.

— Вот именно этим я и займусь. — Он шутливо потянул Анжелу за край передника. — Хватит тебе хлопотать! Идите на воздух, обе! День слишком хорош, чтобы терять его понапрасну.

Повинуясь, они пошли следом за ним по всему дому, а Гитлер выгнал на террасу и Гесса, и даже сопротивляющегося Мориса. Анжела старалась держаться в тени, но не отходила ни на шаг от Люсинды. Все остальные гости и хозяева к тому моменту, как две женщины вышли на террасу, уже толпились вокруг Гитлера. Эта окультуренная корова фрау Вагнер, Хануссен, Гесс, Морис, Карл и, разумеется, Гели.

Люсинда почувствовала укол ревности. Поглядите-ка на Карла! Его некрасивое, но значительное лицо привлекало к себе внимание в любом обществе, но только не в этом. Он как-то выцвел, стушевался, удостоил Люсинду лишь мимолетным взглядом. Ей не понравилось это ощущение: связка Гривен — Краус, набранная на афише петитом, среди других второстепенных персонажей.

Гитлер откровенно красовался перед ними, забавляясь подарком Гели.

— Только бы не потерять! — Он взял племянницу за руку. — Пойдем со мной, дорогая. — Он указал на задворки, где склон холма порос вечнозелеными кустами. — Я покажу тебе индейцев, покажу краснокожих, прячущихся за каждым кустом, сидящих в засаде, готовых напасть на нас.

С ледяной улыбкой (у нее, кажется, даже щеки ввалились) Анжела приветливо помахала им. Потом обратилась к Люсинде.

— Хотелось бы мне, чтобы вы послушали дьякона Сполдинга. Он как-то умеет увидеть во всем хорошую сторону.

И опять этот вид — такой же беспомощный, как у матери Люсинды. Не обращая внимания на то, как к этому отнесется Карл, Люсинда обняла Анжелу за плечи. Гитлер между тем уводил племянницу в кусты.

«Вы говорили, Алан, что встречались с Этторе Бугатти.

В 1945-м? Это были скверные для него дни: все кончилось разом. А раньше, перед Великой депрессией, перед тем, как умер его сын, Бугатти был одним из счастливейших людей на земле. Феодальный правитель собственного домена; завоеватель, знавший толк в радостях земных и умевший добиваться, чего хотел. И, самое редкостное, он был художником, способным воплотить в живую явь самые дерзновенные свои мечты. Ничего удивительного в том, что Гитлер ему завидовал».

Поезд вышел из Берлина в восемь утра, заскользил по рельсам, мимо замелькали окрестности. Сперва какие-то технические постройки… на заднем дворе жгут мусор, валит дым… кособокая домохозяйка развешивает белье… но вот он пошел быстрее; замелькали каменные ограды, трубопроводы, двухэтажный автобус на Фридрихштрассе, кто-то из пассажиров иронически помахал шляпой, провожая экспресс. А тот уже набрал скорость, слив отдельные кадры в нечеткую киноленту.