Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Земля Ямато великолепна и красива, — голос Гурьева был ровен и тих. — Иногда великолепие путают с красотой, но ведь это – разные вещи, Сигэру-сама, не так ли? Красота бывает величественной – и бывает приглушённой. Тогда необходимы покой и равновесие, чтобы красота вошла в глаза и сердце воина, сделав его сильнее. Что может быть достойнее, чем защищать красоту?
— Да. Конечно. Вы совершенно правы, Гуро-сан. Совершенно. Не хотите ли ещё немного сакэ?
— С радостью, Сигэру-сама.
Гурьев опустошил чашечку с напитком, протянутую ему дипломатом, и улыбнулся:
— Прелесть женщины, красота клинка: Обе неотразимы. Миг и Вечность.
— Позволено ли мне будет записать это хокку, Гуро-сан?
— Если вам понравилось, я могу сам записать его для вас, Сигэру-сама.
— О, я испытываю такое смущение, когда вы называете меня «сама», Гуро-сан. Вы слишком добры ко мне.
Иосида поднялся и вернулся с письменным прибором. Гурьев, обмакнув кисть в тушь лишь однажды, несколькими плавными, почти неразделимыми движениями нанёс иероглифы на бумагу. Дипломат следил за ним с абсолютно непроницаемым лицом, и только чуть подрагивающая над переносицей, едва заметная складочка-морщинка выдавала его – Гурьеву, и только ему, — с головой. Иосида нравился ему всё больше и больше. Неужели я угадал, подумал Гурьев. Неужели? Конечно. Я угадал.
Приняв из рук Гурьева лист, Иосида несколько мгновений любовался линиями письма, после чего снова поклонился:
— Не сочтёте ли вы дерзостью с моей стороны, Гуро-сан, если я попрошу вашего милостивого разрешения взглянуть на клинок ширасайя, что почтил присутствием моё жилище вместе с вами?
— Конечно же, нет, Сигэру-сама. Пожалуйста, взгляните. Вы оказываете мне большую честь, проявляя такое внимание к моим скромным способностям.
Гурьев поклонился. Они оба поднялись и вернулись в гостиную. Гурьев снял Близнецов с подставки, и, отщёлкнув предохранитель замка, охватил ладонями рукояти:
— Я покорнейше прошу простить меня, Сигэру-сама. Это немного необычный меч. Позволено ли мне будет продемонстрировать его вам самому – в соответствии с теми правилами, которые свойственны этому мечу и способу обращения с ним?
Иосида кивнул, ничем не выдав своего смятения, нараставшего с каждой секундой. Гурьев, с улыбкой произнеся положенные такому случаю слова, начал выдвигать клинки.
Клинки струились, словно потоки хрустального огня, переливаясь вихрем стального узора, сине-чёрными звёздами и сполохами, будто живые. О, светлая Аматэрасу, подумал Иосида. Его спокойствие улетучилось, как не бывало. О, все боги, о, Будда и ками. Ведь это невозможно. Кто, кто может создать такое?! Только сам Хатиман. Хатиман?!
— Позволено ли мне узнать его имя, Гуро-сан? — глаза дипломата оставались непроницаемыми. Вот только голос звучал необычно тихо, с хрипотцой. — Их имена?
— Да, Сигэру-сама. Их называют Близнецами.
Иосида поклонился, принял мечи и долго любовался невероятным узором на стали. Затем, снова с поклоном, вернул Близнецов Гурьеву:
— Судьба, подарившая мне знакомство с вами, Гуро-сан, вероятно, ожидает от меня ответной услуги. Двери моего дома всегда распахнуты для вас, Гуро-сан. Вы долго будете ещё в Лондоне?
— Вероятнее всего, достаточно долго. Вы ведь примете участие в ближайшем заседании Тайного совета, Сигэру-сама?
Конечно, подумал Иосида. Как я осмеливался сомневаться, пусть даже одно короткое мгновение?! Мне нет прощения. Но я постараюсь, постараюсь искупить вину. О, милосердные боги… Он поклонился с улыбкой:
— Если мой император соизволит повелеть это своему недостойному слуге.
— О, Сигэру-сама. Как вы можете даже думать о себе так. Конечно же, Тэнно выслушает вас. Он всегда выслушивал вас, не так ли?
— Сын Неба слишком добр ко мне, как и вы, Гуро-сан. Я надеюсь, он выслушает меня. Да, да, я очень надеюсь. Я постараюсь, конечно же, как следует подготовиться, чтобы Тэнно меня выслушал.
— Отлично. Я буду счастлив снова увидеться с вами, после вашего возвращения из Токио, Сигэру-сама. Я буду ждать этого дня с нетерпением.
— Простите меня, Гуро-сан, умоляю, извините мою дерзость. Я не могу удержаться, чтобы не спросить вас.
— Я с радостью отвечу, Сигэру-сама.
— Почему?!
— Это гири.[38]Мой учитель отдал жизнь за меня и мою семью. Если я смогу хоть немного помочь его народу и его стране, любовь к которым с детства живёт в моей душе, я ещё на один крошечный шаг приближусь к Равновесию, Сигэру-сама.
Улыбка Гурьева была лучезарной, а последовавший за нею поклон – столь изящным, что Иосида, не выдержав, поклонился значительно ниже, чем требовалось в соответствии с этикетом.
Было уже далеко за полночь, когда дипломат с женой вышли проводить высоких гостей. Иосида долго инструктировал шофёра посольского «Паккарда», после чего сам посланник и Мидори-сан тщательно и церемонно раскланивались с Гурьевым и Рэйчел. Наконец, формальности остались позади. Ну, вот, подумал Гурьев, перехватывая распахнутую дверь автомобиля у шофёра и помогая Рэйчел усаживаться. Пару недель обмена шифровками, потом – недели три, пока Иосида съездит в Токио и вернётся назад. Им кажется, что у них есть время. Но ведь на самом деле это не так. Вот совершенно.
— А где Вадим Викентьевич?
— У него сейчас много работы. И он не мальчик, чтобы ждать меня по пять часов под забором.
— Разве вы не наняли его?
— Он не лакей, а сотрудник. Кроме того, Иосида получил лишнюю возможность засвидетельствовать своё почтение и оказать услугу. Это очень непростая система взаимных обязанностей, крупных и мелких, разобраться в которой постороннему просто невозможно. Не заботьтесь о таких пустяках, Рэйчел, — Гурьев откинулся на спинку сиденья и, улыбнувшись, переменил тему: – Вам понравилось в гостях?
— Да. Чудесно, — кивнула она. — Никогда не видела ничего подобного. Миссис Иосида просто потрясающе выглядит, не правда ли?
— Она настоящий самурай, Рэйчел. Вы правы.
— Самурай? — Рэйчел опять забыла, что леди не должна реагировать так живо. Этот негодяй всё время вытряхивает меня из себя, сердито подумала она. Это, наконец, невежливо. — Разве женщина может быть самураем?
— Самурай – это судьба, Рэйчел. Карма, как говорят японцы. Женщина или мужчина – никакой разницы. Жизнь или смерть – безразлично. Жёны самураев, а настоящей женой самурая может быть только женщина из семьи самураев, ведут все хозяйственные дела, и мужья весьма дорожат их мнением. Отнюдь не только в делах семейных или воспитании детей, но также в вопросах войны и мира. Помимо всего остального, женщине-самураю дарована привилегия легко оборвать жизнь – простым ударом меча или кинжала, в горло.