— Сэр? — Появившийся словно ниоткуда официант в белом предлагает поднос с канапе и трюфелями: — Баранина. — Он указывает на первое блюдо: — И белый шоколад.

— Угощайся, — говорит Джил.

Я не заставляю просить дважды, тем более что все пропущенные обеды и больничные фантазии, в которых главную роль играли как раз кулинарные образы, вызывают прилив чувства голода. С другого подноса я, уже не дожидаясь приглашения, беру высокий бокал с шампанским, пузырьки которого сразу же поднимаются в голову, помогая избавиться от тревожных мыслей о Поле.

Из вестибюля столовой слышны звуки музыки. Там, где недавно стояли потертые стулья, теперь разместился квартет: пианино и ударные по углам, а между ними бас и электрогитара. Пока они играют что-то стандартное, но потом, если того пожелает Джил, будет звучать джаз.

— Сейчас вернусь, — говорит он и, оставив меня одного, идет вверх по лестнице.

Едва ли не на каждой ступеньке его останавливают, ему улыбаются, жмут руку, его хлопают по спине, даже обнимают. Дональд Морган осторожно дотрагивается до плеча Джила — искреннее поздравление того, кто будет королем уже с завтрашнего дня. Девушки младших курсов, успевшие опрокинуть не один бокал, смотрят на Джила затуманенными глазами — какая потеря и для клуба, и для них. Он — герой сегодняшнего вечера, одновременно хозяин и почетный гость. Куда бы он ни пошел, ему везде рады, его везде ждет теплый прием. Но сейчас — без Брукса, без Анны, без кого-то из нас — Джил кажется одиноким.

— Том!

Я поворачиваюсь, и воздух в зале наполняется вдруг тем ароматом, который предпочитали, должно быть, и мама Джила, и подружка Чарли, потому что на меня он производит как раз тот самый эффект. Если я когда-то воображал, что больше всего Кэти нравится мне с растрепанными волосами и не заправленной в джинсы рубашкой, то лишь потому, что был идиотом и не видел ее в черном вечернем платье, с замысловатой прической и… и…

— Вот это да!

Она кладет руку на лацкан моего смокинга, чтобы смахнуть пушинку, и пушинка оказывается снежинкой, выдержавшей несколько минут в теплом помещении.

— Ты тоже отлично выглядишь.

В ее голосе чудесная легкость, радостная доброжелательность и искренняя теплота.

— А где Джил?

— Пошел наверх.

Кэти снимает два бокала с проплывающего мимо подноса и подает один мне:

— Выпьем?

— С удовольствием.

— Ты кем сегодня будешь?

Не будучи вполне уверенным в том, что понял ее правильно, я тяну с ответом.

— Твой костюм. Ты кого изображаешь?

Появляется Джил.

— Привет, — говорит Кэти. — Давно не виделись.

Джил смотрит на нас, кивает и довольно улыбается:

— Вы двое — великолепны.

Кэти смеется:

— А ты сегодня кто?

Джил откидывает полу смокинга, и я вижу, зачем он поднимался наверх. На поясе у него черный кожаный ремень, на левом бедре кожаная кобура, а из кобуры выглядывает украшенная костью рукоятка пистолета.

— Аарон Бэрр.[52]Выпуск 1772 года.

— Здорово, — говорит Кэти, не сводя глаз с оружия.

— Что это? — недоуменно спрашиваю я.

Джил удивленно смотрит на меня:

— Мой костюм. Бэрр застрелил Гамильтона на дуэли.

Он берет меня под локоть и ведет на площадку между первым и вторым этажами.

— Ты видел булавки на лацкане у Джейми Несса?

Я перевожу взгляд на светловолосого парня, галстук которого украшен вышитыми басовым и скрипичным ключами. На левом лацкане, если присмотреться, можно заметить коричневый овал, на правом — черную точку.

— Футбольный мяч и хоккейная шайба, — объясняет Джил. — Джейми представляет Хоби Бейкера, выпускника 1914 года. Единственный парень, попавший в хоккейный и футбольный залы славы. Здесь, в «Плюще», Хоби еще и пел, поэтому Джейми и надел галстук с нотами. — Он кивает в сторону высокого старшекурсника с ярко-рыжими волосами. — Крис Бентам. Видишь? Рядом с Дугом. Представляет Джеймса Медисона[53]из выпуска 1771 года. Обрати внимание на пуговицы у него на рубашке. На верхней — изображение печати Принстона: Медисон был первым президентом ассоциации выпускников. А на четвертой — американский флаг…

Голос его звучит равнодушно, механически, как голос экскурсовода, повторяющего давно заученный наизусть текст.

— Ну, придумал? — спрашивает Кэти.

Она стоит у начала лестницы и смотрит на нас снизу вверх.

— Э-э, послушайте, — говорит Джил, глядя куда-то в сторону, — у меня кое-какие дела. Справитесь пока одни?

Я прослеживаю направление взгляда Джила и вижу Брукса, указывающего на безвольно прислонившегося к стене официанта.

— Парень, похоже, уже набрался, — замечает Джил.

— Не спеши.

Я рассматриваю Кэти сверху, что дает возможность оценить ее под другим углом, и замечаю, какой невероятно тонкой, как стебель подсолнуха, кажется ее шея.

— Если что понадобится, дайте мне знать.

Мы спускаемся. Музыканты играют что-то из Дюка Эллингтона, звенят бокалы, и помада на губах Кэти кажется ярко-красной, приобретая цвет поцелуя.

— Потанцуем? — предлагаю я, останавливаясь рядом с ней.

Она улыбается и берет меня за руку.

Наши с Джилом пути расходятся.

Температура в танцевальном зале градусов на десять выше, чем в других помещениях, пары кружатся, сближаются и расходятся, но меня этот «пояс астероидов» совсем не пугает. Со времени нашей первой встречи в «Плюще» мы с Кэти побывали, наверное, во всех танцевальных клубах, где можно найти музыку на любой вкус, от классической до латинской. Благодаря ей я прошел длинный и нелегкий путь. Грации и элегантности Кэти хватило бы на трех-четырех танцоров — как-никак за спиной у нее девять лет занятий, — так что ее опыт вполне компенсирует мою неуклюжесть, и в целом мы представляем собой весьма достойную пару, по крайней мере не хуже других. Шампанское добавляет смелости, и мне даже удается совершить пару рискованных маневров и не рухнуть при этом на пол. Кэти крутится, как волчок, но ухитряется сохранить в целости мое многострадальное плечо. В общем, благоразумно поступают те, кто держится от нас подальше.

— Решил, — говорю я, вытаскивая ее из опасного поворота.