главное, впервые со времен побега от монстра я почувствовала себя защищенной. Будто бы со мной рядом был отец.

Отец. Вроде бы простое слово, одно из самых главных и самых родных. Но для меня оно долгие годы было грязным ругательством. Синонимом монстра. Страшным воспоминанием. Однако рядом с Костей все становилось иначе — я все более четко осознавала, что не все отцы такие, как чудовище, от которого мы с мамой сбежали, что бывают отцы совершенно другие: добрые, надежные, помогающие. Нет, Костя не стал вдруг для меня отцом, это было бы слишком странно. Но когда меня несколько раз назвали его дочерью, на душе неожиданно стало тепло. А когда он сам сказал какому-то знакомому в отеле, что приехал на отдых с семьей, я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Разумеется, их никто не увидел, но сидя с мамой и Костей в ресторане, я вдруг ощутила себя маленькой девочкой, которая пришла на ужин с мамой и папой. Тот самый ребенок, который до дрожи боялся родного отца, успокоился, и когда это произошло, я почувствовала, насколько легче мне стало. Старые раны в душе перестали ныть, и в ночь перед вылетом я, глядя на темное море, поняла, как же прекрасна жизнь. Именно тогда я решила для себя, что стану счастливой, несмотря ни на что.

Первые две недели августа я провела на практике в одной из местных газет, на пару со Стешей, и, если честно, мы надеялись, что нам доверят подготовить и написать какие-либо материалы, но увы, этого не случилось. И те две недели на практике мы выполняли функции «принеси-подай-отнеси», а еще целыми днями разбирали старые архивные подшивки — нужно было разложить выпуски газеты по годам.

Удивительно, но я совершенно случайно нашла выпуск десятилетней давности — обратила внимание на фотографию, которая занимала большую часть первой полосы. На ней был изображено несколько мужчин — их сняли в каком-то ресторане во время праздника. Каждому около тридцати пяти лет, одеты в костюмы и белые рубашки, на лицах улыбки, а глаза жесткие, колючие. В одном из них я узнала Станислава — того самого человека, который приходил к маме перед свадьбой. Он сидел с самого края, более молодой, подтянутый, но, пожалуй, самый неприятный из всех мужчин.

«Что случилось с лидерами Кировской ОПГ?» — гласил заголовок.

Удивившись, я открыла нужную страницу и погрузилась в текст — в старой статье рассказывалось про организованную преступную группировку родом из девяностых, и про ее лидеров. Одна часть из них погибла во время разборок в начале двухтысячных, а вот вторая часть перешла из преступной деятельности в бизнес. Кто-то уехал жить заграницу, кто-то остался в родном городе и получил статус «честного бизнесмена», например, некто Илья Вальзер, один из основателей банды.

Про Станислава говорилось мельком — он не был лидером Кировских, а кем-то из замов одного из лидеров, которого посадили в тюрьму, но ненадолго. Видимо, выйдя, он и создал экскорт-агентство. Глядя на его сальную улыбку, я почувствовала омерзение и закрыла газету. Всем сердцем я надеялась, что этот человек останется в прошлом мамы, но его приход все же тревожил меня. Я так и не могла понять, чего он хотел? И надеялась, что Станислав никогда не пересечется с Костей.

Глава 53. Игра в ненависть

В предпоследний день августа, когда Костя и мама уехали на пару дней в Москву на свадьбу к какому-то его другу, Игнат решил устроить тусовку и пригласил в особняк своих друзей.

Этот день выдался мерзким.

Я стояла у приоткрытого окна и смотрела на реку, которую заволокло туманом, похожим на молочную дымку, таившую в себе опасность, — того и гляди, в ней вот-вот засверкают чьи-то алые глаза. Шел холодный дождь, дробно стуча по крыше и стеклам, словно отбивая последний прощальный марш лета, и дул противный, пронизывающий до костей ветер. Грома и молний, которые бывают во время весенних ливней, не наблюдалось, погода казалась беспросветно-тоскливой. Недаром говорят, что август — как вечер воскресенья, вроде бы еще выходные, но скоро все закончится, и снова придется идти на работу или учебу. А конец августа — как последние часы перед тем, как заснуть, чтобы открыть глаза уже в понедельнике. И все вокруг казалось серым: небо, дома, деревья. Даже люди.

Накинув на себя любимый плед кофейного цвета, я направилась в библиотеку — в дождь лучше всего читать. Сидеть на подоконнике, попивая горячий чай и переворачивая страницу за страницей, — самое уютное занятие.

Выйдя из своей спальни, я услышала музыку и голоса с первого этажа. И, не совсем понимая, что происходит, направилась вниз. Спустившись, я увидела в гостиной достаточно много народу — человек двенадцать, не меньше. Это были друзья Игната, та самая золотая молодежь, которую я сторонилась со дня свадьбы мамы. Кто-то сидел на диванах, кто-то — в баре, в который можно было попасть из гостиной. Кто-то танцевал под громкую драйвовую музыку, кто-то курил вейп, кто-то откровенно обжимался. Царила атмосфера полного расслабона, пахло дымом со сладкими, фруктовыми нотками и то и дело было слышно чей-то заливистый смех.

Игнат сидел на диване с бокалом в руке, и с одной стороны от него сидела Алекса, а с другой — какой-то парень с каштановыми волнистыми волосами. Серж сидел напротив, обнимая какую-то девушку. Они о чем-то разговаривали.

— Давайте играть в «бутылочку»! — раздался вдруг громкий женский голос.

На журнальный столик с ногами забралась Яна Шленская, которая держала бутылку с шампанским. Юбка на ней была такой короткой, что вот-вот готова была сползти и оголить ее крепкую задницу.

— А она пустая? — громко спросил кто-то.

Яна подняла бутылку над головой — на ее кукольное лицо полились остатки шампанского, они стекали по ее губам и подбородку к шее, намочили белую футболочку, явно давая понять остальным, что под ней нет лифчика. Яна вытерла шампанское с лица и шеи тыльной стороной руки и стала вульгарно слизывать его под одобрительные выкрики парней.

— Теперь пустая! — закричала она весело, демонстрируя всем, что шампанского больше не осталось. — Давайте! Давайте играть в «бутылочку»! Кто «за»? Если будем играть, покажу вам кое-что интересное!

Желающих оказалось достаточно, и Яна, обрадовавшись,