Салонюк, вначале одобрительно кивавший в такт перукарниковской речи, внезапно спохватился и заголосил:

— Перукарников! Мовчаты! Знову починаеш до хлопця чиплятыся? Бильш не надийся, що вин буде твои дурнувати задумки выполняты! Тоби цей ящик до кинця вийны пхаты поперед себе. А ще одын раз побачу, що ты цим займаешся и бедному хлопцю мозги морочишь — забуду, що ты до вийны у институти вчився, и так по рогам надаю, як ото Жабодыщенко. У него тильки тры класы церковно-приходськои школы. Зрозумив?

— Так точно, господин Салонюк! — рявкнул Иван.

Тарас испуганно от него отшатнулся:

— Який я тоби господин?! Ты що, Перукарников, белены объився? Мы уси тут з симнадцятого року — товариши. Ну то шо, шо у мого батька ранише, до революции, свий сахарный заводык був. Це ничего не означае. — Командир слегка задумался, пошевелил губами, позагибал пальцы. — Ну, мабуть, ще два-тры ветрячка теж було, та маленька свыноферма з ковбасным цехом. Ну, тришечки коптыльней володив… — и как бы оправдываясь за такого неправильного папашу, уточнил: — Але свичкову фабрику запустыты не успив! А ничего з махновцями звязыватыся! Зараз був бы головою колгоспу — як я, або ще краще — головою райкому, як Шинкарук.

Услышав про махновцев, бойцы сгрудились вокруг командира, как дети — вокруг воспитательницы детского садика.

— Товарищ Салонюк! Ну товарищ Салонюк! — заканючили они. — Расскажите, пожалуйста, про батьку Махно, ну расскажите! Вы всегда так интересно рассказываете.

Тарас, как и все большие артисты, поломался совсем немного, для приличия. Подкрутил усы, удобнее устроился на траве, хлебнул самогончику.

— Ну, що вам розповисты? — неспешно начал он, как певец Боян, который тоже к основной теме подбирался издалека. — Махно був така людына… ну така людына! Одне слово — всим батько ридный! Це був дядько що надо — отаман! Комисары його боялыся, як вогню! А усе через те, що вин ранише сам був комисаром та багато про их радянську владу знав. Бувало иноди, як хтось крыкне, на сели: «Батько Махно йидуть!» — так комисары уси, як крысы, в погребы ховаються. Але так шуткуваты було опасно, бо кого за цей жарт спиймають, зараз у ЧеКу завезуть: поперше, про батьку спытають, а потимо, звисно, розстриляють.

Так от, не знаю за що, але Махну мий батько дуже подобався. Вин иноди до него заезжав з усима своими хлопцями. Мени цукерок привозив солодких. Дуже любив поторохтиты з кулемета по сельсовету. Бувало, торохтыть, поки з ней червоный стяг не звалыться, — потим свий, зеленый, повисыть та и йиде соби. Комисары назавтра придуть, зеленый стяг знимуть, червоный повисять, и так кожного разу. Але моему батькови зеленый стяг бильше подобався, тому зараз вин лежить десь похороненный. А як на мене — то и червоный непоганый, тому я зараз голова колгоспу. Ось така мораль из данной басни, Перукарников!

У голодных людей, как известно, обоняние становится острее.

Поэтому все гости в тронном зале довольно скоро почуяли, как откуда-то распространяются приятнейшие ароматы теплого теста, мяса и масла. Они закрутили носами и нетерпеливо заерзали на своих местах, потому что салатик из циписпупской синюши не пришелся по вкусу даже самым стоическим и непреклонным персонам.

Если же учесть, что король Оттобальт — хозяин и главная цель собравшихся в Дарте дам — внезапно и бесследно исчез в неизвестном направлении, то общество королевы Гедвиги стало не только трудновыносимым, но еще и бесполезным.

Королеве всегда было противопоказано идти в массовики-затейники, но сегодня она превзошла саму себя. На похоронах обычно бывает веселее, чем на королевском прибацуйчике, потому что о мертвых хотя бы можно говорить хорошо. Да и кормят на поминальных вечерах не в пример сытнее и вкуснее.

Гедвига тоже была разочарована. То, что отколол милый племянничек, ее не слишком волновало — сколько веревочке ни виться, а конец будет. Беспокоило другое: Бальтика следовало пристроить в хорошие руки уже сейчас, а хороших рук королева так и не обнаружила. Многие девицы пытались соблазнить ее своими рассуждениями о семейной жизни, в которой все решают только мудрые и многоопытные старшие родственники. Но все это было типичное не то.

Орден рыцарей-бесумяков чах и увядал без своей бессменной предводительницы, а королева Гедвига не могла отыскать Бальтику хорошую и надежную жену с правильными взглядами на питание, режим, семейный и государственный бюджет и воспитание детей.

У тети мелькнула даже шальная мысль — выписать невесту с Востока: они там все покладистые, ко всему привычные и мужу не перечат ни в чем. Но тут же сама себя строго одернула — этому мужу нужно будет перечить постоянно, иначе один Вапонтих знает, что может получиться.

Словом, соблазнительный запах, доносившийся явно из кухни, стал последней каплей, которая переполнила и без того невместительную чашу тетиного терпения. Королева вскочила со своего места, не дослушав собеседника (справедливости ради заметим, что она его и до того не слушала), и ринулась в царство повара Ляпнямисуса, пыша праведным гневом.

Голодные и злые гости непроизвольно потянулись следом.

Главного повара на кухне не было. Он спасся бегством, прихватив припрятанные на черный день личбурберсы, в тот миг, когда заметил на пороге двух блязандров — шумно дышащих, шлепающих по каменным плитам своими огромными ногами-ластами. Эти были к тому же более рослыми, чем несчастное существо, поселенное Мулкебой в фонтане, и выглядели внушительнее. Как верно заметил чародей — неизвестная разновидность.

Гедвигу, в отличие от Ляпнямисуса, никакие блязандрики не пугали. Зато ее напугала вполне невинная на первый взгляд сцена: на полутемной кухне Оттобальт и принцесса Галя занимались странным делом. Оттобальт, высунув от усердия язык, вырезал кружки в пласте теста при помощи перевернутого самозитного стакана. Он был весь в муке и выглядел при этом счастливым и довольным как никогда. Галя же с ошеломительной скоростью начиняла кружочки странной смесью из тазика, лепила крохотные пирожки и швыряла их в кастрюлю с кипящей водой. Прямо перед королем стояла глубокая тарелка, полная готовых пирожков. Оттобальт облизывался и сиял.

Хуже того, время от времени новоявленные кулинары отрывались от своего занятия и нежно целовались.

— Бальтик! — рявкнула тетя. (Король подпрыгнул.) — Что это такое, я тебя спрашиваю?

— Пельмени, — ответила «принцесса».

— Я не к вам, милочка, обращаюсь! — вскипела королева. — А к своему племяннику.

— В вашем возрасте, мадамочка, — поведала Галя певучим голосом, — так волноваться уже нельзя. Здоровьице уже не то.

Гедвига задохнулась от негодования. Оттобальт спрятался за Галину спину и выглядывал оттуда с видом напроказившего мальчишки. Мало того что эта нездешняя красавица накормила его потрясающим обедом и тут же принялась готовить не менее потрясающий ужин — так она еще и не боится королевы-тети.

— Я думала, ты ненадолго покинул гостей… — начала тетя зверским голосом, — а ты, оказывается…