Угроза выглядела более чем серьезной. Генопсихическая экспертиза проводилась над форсерами, проявляющими слишком много признаков атавизма. Ее результатом иногда бывал унификатор, часто — полный запрет иметь потомство, много реже — ссылка в рудники.

— Хорошо, клянусь Пророком, — слова удалось выдавить из себя с некоторым трудом.

— Вот и отлично, — кивнул Антон и мягко улыбнулся.

Марту от этой улыбки обдало холодом.

Варево в котелке походило на смазанные маслом комья бурой земли, зато запах от него шел замечательный, напоминающий о теплом хлебе и о покрытом поджаристой корочкой мясе.

— Ты уверен, что это можно есть? — осторожно спросил Трэджан у Виктора, принесшего от полевой кухни подобное диво.

— Повара говорят, что можно, — ответил тот. — Сказали, что это традиционное местное блюдо и что оно очень полезно для здоровья.

— Для чьего, интересно? — пробурчал Роберт, вглядываясь в зеленовато-голубое вечернее небо, где преспокойно висели две луны — одна побольше, другая поменьше.

Ужинал второй полк корпуса «Один» на планете Лонис, куда вступил сегодня утром, миновав портал с Артисии.

Тот мир напоминал огромный архипелаг в теплом море. Многочисленные небольшие материки тянулись вдоль экватора и выглядели спроектированными по одной модели: в центре — обрывистые, но не очень высокие горы, а вдоль берега — полоса буйной растительности и великолепных золотистых пляжей.

Артисия не стала курортом только благодаря наличию опасных для человека тварей. Одна из них чуть не сожрала вздумавшего искупаться лейтенанта Тао, и спасся он, лишь проявив чудеса ловкости.

На заднице командира взвода в память об этом случае остался след от острого когтя.

Между материками курсировали паромы и, когда солдат везли на одном из них, нелегко пришлось тем, кто оказался подвержен морской болезни. Так что когда впереди обнаружился очередной портал, многие вздохнули с облегчением.

Как оказалось, зря.

Лонис не был Сложным Миром, но подходил для обитания человека в той же мере, что и сумасшедший дом. Три луны мотались по небу так быстро, что при взгляде на них возникало головокружение, а два светила в темном, как лазурит, небе опровергали теории астрономов, что в системе двойных звезд не должно быть планет.

Красный гигант занимал чуть ли не треть небосклона, но светил тускло, а мечущаяся вокруг него белая точка карлика испускала неприятное для глаз белесое свечение.

И под таким двойным светом существовала причудливая жизнь. Ползали твари, похожие то ли на исполинских слизняков, то ли на ожившие камни. Торчащие из земли стебли оказывались животными, а носимые ветром восьминогие «паучки» — растениями.

Два солнца и три луны порой создавали такие приливы, что они ощущались и на твердой поверхности. Земля начинала вспучиваться и трескаться, словно из глубин наружу лезло нечто огромное, а прочнейший пластобетон дороги — крошиться, как печенье.

Роберт, когда первый раз увидел это, решил, что началось землетрясение.

— Большой прилив, — успокоил тогда солдат оказавшийся рядом с остановившимися машинами абориген. — Скоро пройдет.

И, сказав так, обитатель Лониса пошел себе дальше, ловко перепрыгивая образующиеся прямо под ногами трещины.

— Они все тут ненормальные, — сказал тогда Трэджан. — Человек в своем уме жить на этой планете не сможет!

Никто не стал с ним спорить, а теперь бойцы смотрели на местное блюдо с некоторой опаской.

— Интересно, а из чего оно сделано? — сказал Али.

— Какая разница? — Бьерн нахмурился. — В общем, или жри, или оставайся голодным!

Роберт вздохнул и полез за ложкой.

Для ужина их колонна остановилась на единственной площади небольшого поселка.

Из выходящих на него зданий только администрация напоминала обычное земное строение. Его стены покрывала сетка трещин, оставленных большими приливами, зато другие дома представляли собой хижины, сплетенные из эластичных и длинных то ли ветвей, то ли щупальцев.

Опорой жилищам служили сваи из гибких стволов какого-то местного дерева.

Когда луны и солнца выстраивались в определенном порядке, и земля начинала трястись, сваи эти гнулись, но не ломались, а хижины, хоть и тряслись, точно кролики во время спаривания, не разваливались.

— Эх, была не была! — сказал Роберт, зачерпывая бурого варева.

На вкус оно напоминало грибы, потушенные в каком-то специфическом соусе.

Отделение, затаив дыхание, наблюдало за смельчаком, а когда стало ясно, что с ним ничего не случилось, к котелку потянулись десятки ложек.

— А ничего, вкусно, — заметил Бьерн, облизываясь.

— Это уж точно, — промямлил Трэджан с набитым ртом. — А вот насчет пользы для здоровья пока неясно…

Дверь одной из хижин, расположенных вокруг площади, распахнулась, и наружу выбрался лохматый старик, наряженный в длинный плащ и широкие, похожие на шаровары брюки.

— Приятного аппетита, — сказал он, почесывая виднеющийся из-под плаща голый торс.

— Спасибо, — ответил Роберт.

— Что, нравится? — шлепая босыми ногами, старик подошел, стали видны веселые голубые глаза и темная, точно выдубленная кожа на лице.

— Да ничего, в общем, — ответил Бьерн. — А ты что, голоден?

— Нет, слава Единому, давно не голодаем, — улыбнулся абориген. — Просто думаю, не из того ли лхаза, что я поймал, этот абалык сделан?

— Так ты что, охотник? И что такое лхаз, елки-палки? — вопросы посыпались из Трэджана, как крупа из дырявого мешка.

— Не охотник, а добытчик, — мягко поправил старик. — А лхаз — это такой здоровенный зверь, ползает медленно, но когда пытаешься его убить, атакует очень быстро…

— Так это слизняк, что ли? — севшим голосом спросил Али.

Солдаты вытаращились на котелок, в котором от бурой жижи остались только воспоминания. Роберт ощутил, как у него в желудке что-то квакнуло, будто оказавшиеся там куски лхаза решили зажить новой жизнью.

— Нет, — сказал Гиви, и лицо его медленно позеленело.

— Отставить! — через сжатые зубы пробурчал Бьерн. — Кто вздумает блевать — получит по морде!

— А что, что-то не так? — поинтересовался старик, недоуменно хлопая белыми ресницами. — Вам не понравилось? Или лхаз порченый был? Как же я не доглядел!

Роберт хотел что-то ответить, но понял, что если откроет рот, то съеденное вырвется наружу.

— Все хорошо, — ответил аборигену Али, оказавшийся самым стойким. — Просто мы не совсем привыкли к вашей пище.

— А! — старик просиял. — Это дело поправимое. Вот помню, двадцать лет назад отправился я на добычу в сезон дождей, а тогда, как сейчас помню…