был акт отчаяния. Это свидетельствовало о падении дисциплины в армии. И конечно, указывало на то, что началась лихорадочная гонка, кто быстрее закончит войну. Кто мог сказать, на что решатся горячие головы в следующий раз? И кто мог быть уверен, что следующая «бомбардировка» будет разоблачена вовремя?

Всю вторую половину дня между военным министерством и министерством иностранных дел сновали посыльные от Анами к Того и обратно, оба ведомства обменивались контраргументами. Перехваченные радиосообщения новостей, комментарии и главные темы передовиц газет, поступавшие из мировых столиц, были «зерном для мельниц» общественного мнения, их едва успевали переводить и доводить до сведения противостоящих сторон.

Анами раздавал копии передовой статьи «Нью-Йорк таймс» от 11 августа как пример «нетерпимого и злонамеренного отношения США». В передовице кощунственно утверждалось, что император может остаться на троне, потому что с американской точки зрения «дискретитировавший себя бог» более желательная фигура, чем «бог-мученик».

Того обернул мнение военного министра в свою пользу. Такой подход благоприятен для Японии, полагал он, так как показывает, что союзники оставят императорскую систему правления в неприкосновенности.

Передовая статья в нью-йоркской «Геральд трибьюн» того же дня придерживалась иного мнения. В ней категорически утверждалось, что Верховный главнокомандующий союзных войск будет «править» Японией. Анами и его сторонники ликующе указывали на это утверждение, как явное доказательство того, что фраза Бирнса о «подчиненном» положении императора говорила о его превращении в простую марионетку.

Того оспаривал мнение Анами, передовицы «Геральд трибьюн» и интерпретацию высказывания Бирнса. После двух дней ожесточенных препирательств об истинном смысле всех этих заявлений и фраз они продолжали оставаться для всех камнем преткновения.

Кабинет все так же привычно продолжал заниматься перетягиванием каната, а в это время полковник Макото Цукамото, офицер действующей армии, входил в приземистое здание, вызывавшее страх у каждого японца, — штаб-квартиру кэмпэйтай в Токио.

Цукамото должен был явиться и доложить о себе после нового назначения, как это обыкновенно происходило. Его перевели с острова Тайвань, где распологались японские воинские части, в Японию, где он получил назначение в службу безопасности Восточного округа на острове Хонсю. Легко завязывавший знакомства и общительный, он как нельзя лучше подходил для работы осведомителя.

12 августа было его первым рабочим днем на новом месте, и он провел его в стенах императорского Генерального штаба. Он был занят поиском людей, которых он знал в прошлом, например, таких, как подполковник Масатака Ида из Бюро военных дел. Еще молодой Ида раньше служил на Тайване, но несколько месяцев назад был переведен в Токио.

Днем 13 августа Цукамото докладывал непосредственно главе службы безопасности генерал-лейтенанту Санидзи Окидо.

«Утром 12-го, — начал рассказывать информатор, — подполковник Ида сказал мне: „Сейчас конфликта между армией и флотом больше нет. На флоте образовались две партии, а Генеральный штаб флота переехал в Итигаядай [где располагался штаб армии]. Мы разрабатываем план по свержению кабинета Судзуки и формированию радикального правительства, которое должен возглавить генерал Анами. Более того, готовится план об объявлении военного положения».

Увлекшись, Цукамото с энтузиазмом продолжал: «Существует всеобщее мнение [среди молодых офицеров], что кабинет Судзуки идет по стопам кабинета Бадольо, что он ведет секретные переговоры с США и Великобританией, а его подлинный вдохновитель секретарь Сакомидзу. Предатели из правительства обманывают императора. Это правительство следует отправить в отставку, а национальное государство должно быть сохранено“. Все это рассказал мне штабной офицер Ида». Цукамото на мгновение замолчал, ожидая хотя бы знака одобрения, что информация заслуживает внимания. Грозный шеф службы безопасности поигрывал обнаженным коротким мечом, лежавшим на его столе, и буравил взглядом Цукамото. Но не сказал ничего.

Полковник откашлялся и продолжил далее: «Более того, Ида сказал, что „следует внушить императору мысль, что национальное государство надо непременно сохранить. Генерал Анами делает все возможное в этом направлении. Однако имеется опасность, что, когда положение станет критическим, император превратится в подобие Бадольо, если ему не будет обеспечена защита… Что же касается генерал-лейтенанта Мори, командира Императорской гвардии, то он представляет для нас проблему, поскольку он строго следует всем распоряжениям императора“.

В этом месте нашего разговора я сказал так: „Армия всегда должна действовать слаженно, и, если император высказывает свое мнение, армия должна подчиняться ему“.

Ида проигнорировал мою реплику и продолжил: „Несмотря на то что военный министр придерживается нашего мнения, начальник штаба Умэдзу проявляет осторожность, и поэтому пока мы не можем реализовать наши планы“.

Я спросил его: „Откуда вам известны намерения военного министра?“ Ида ответил: „Подполковник Такэсита поддерживает с ним постоянную связь“».

Генерал Окидо грохнул кулаком по столу. «У военного министра нет ни малейшего намерения совершить с помощью армии государственный переворот!» — проорал он.

Показания информатора подтвердили все те дикие слухи, что доходили до Окидо, и он отрывисто пролаял: «Что могут подумать теперь все граждане, когда дела приняли такой оборот? Мы с военным министром рассмотрели сложившееся положение со всех сторон. Однако мы [Япония] в настоящее время подобны карпу на разделочном столе. Теперь не время затевать раздоры!»

(Окидо семь часов назад точно так же угрожал Сакомидзу, когда он вместо того, чтобы принять капитуляцию, предложил принести в жертву «десятки миллионов человеческих жизней». Чего еще можно было ожидать от него, когда пройдут следующие семь часов?)

Было почти семь часов вечера, и удушающая жара на пыльных и грязных токийских улицах медленно отступала. Монотонные звуки храмовых колоколов раздавались со всех направлений. В комнате, где заседало правительство, было по-прежнему жарко и влажно.

Судзуки решил, что в результате дебатов большего было достичь невозможно, сказать было нечего. Судзуки еще раз неформально опросил свой кабинет. Того, Ёнаи и восемь других членов правительства были за принятие условий союзников. Анами, министры внутренних дел и юстиции требовали продолжения переговоров; министр вооружения и боеприпасов не мог принять окончательного решения, а еще один министр поддержал Судзуки. Как и в суде присяжных, требовалось добиться единства мнения участников, а не большинства голосов для принятия решения. Но в отличие от суда дело не могло быть отклонено. Еще один день был потерян в бесплодных обсуждениях. Ценный день.

Разочарованный тем, что правительство безнадежно расколото, престарелый премьер отложил свою сигару и с искренними словами обратился к своим коллегам (это было одним из немногих такого рода его поступков): «Я признаю, что, когда я впервые прочитал ответ союзников, я не мог понять, каким образом его можно принять. Я был полон решимости сражаться до последнего и поддерживать наших героических защитников».

Однако, по его словам, он решил перечитать ноту и прочитал ее несколько раз. И наконец понял, что