— То есть вы подружились, — перевел Шеллар. — Но до постели еще не дошло. Что ж, это уже прогресс. И каковы ваши впечатления?

— Она такая смешная… — Харган невольно улыбнулся. — Я начинаю понимать, зачем ты держал при дворе шута.

— Вы повторяете мои собственные мысли. Ольга в самом деле невероятно забавное существо. Я рад, что общение с ней вас развлекло. Последнее время вы так погрязли в работе, что я уж начал было подумывать, как бы потоньше вам намекнуть о необходимости отдыха. Усталость и голод пробуждают в людях агрессивность, а в вашем исполнении это может быть опасно для окружающих. А могу я спросить о ее впечатлениях?

Как и следовало ожидать. Хочешь надолго занять шефа — задай вопрос, над которым он отродясь не задумывался.

— Послушай… — неуверенно произнес наместник после продолжительных размышлений. — А как это можно узнать вообще? Спрашивать напрямую — так же глупо, как и спрашивать брата Джарефа, не погрел ли он руки на последних поступлениях в казну…

— Но ведь подобную информацию можно получить и из других источников. — Шеллар с трудом сдержал улыбку. — Причем Ольга как объект изучения намного проще брата Джарефа. У нее все на лице написано вот такими рунами, нужно только прочесть. Кстати, он больше не донимает тебя просьбами о личной встрече с Повелителем?

— Нет, Повелитель его здорово напугал. Но он живо интересуется, когда туда наведаюсь я, чтобы он мог передать свои нижайшие извинения и прочее… Я начинаю опасаться, что он догадается.

По подсчетам Шеллара, к столь простому и требующему ничтожных умственных усилий выводу прожженный интриган должен был прийти минимум неделю назад, а то и раньше. Однако глава ордена то ли изрядно поглупел на почве религиозного рвения, то ли умело скрывал свои догадки в надежде воспользоваться ими в более подходящий момент и как можно эффективнее.

— Если догадается, введем его в курс дела, только и всего, — беззаботно отмахнулся советник. — И тонко намекнем, что в таких вот ситуациях и проверяется истинная верность последователей. Впрочем, если я верно помню, предать он все равно не сможет, ибо ступень его посвящения всяко выше третьей.

— Лишь бы ему не пришла в голову какая-нибудь собственная оригинальная концепция, что есть благо ордена в создавшейся обстановке… — тяжко вздохнул ученик Повелителя.

— На такой случай мы заранее обяжем его все свои идеи согласовывать с вами.

— Ладно, а как все-таки с Ольгой? Я, вынужден признаться, ничего понятного на ее лице не прочел.

— Познакомитесь ближе — научитесь. Я вот, к примеру, даже не глядя на Ольгу, но зная ее более года, могу вам сразу сказать: то, что она сейчас проявляет к вам, есть лишь интерес в сочетании с обычной учтивостью. Для чего-то более определенного у нее пока мало материала. Вы рассказали ей о себе?

— Пока нет, — как-то даже виновато поведал наместник. — У меня почему-то не получается. Она так интересно рассказывает о своем мире, что мне не хочется жертвовать ее историями ради своих.

— А вот это неправильно, — наставительно заметил Шеллар. — Более того, сие есть проявление лени и эгоизма, которое к тому же противоречит вашим интересам. Обязательно выберите время и поведайте девушке о своей персоне. Только не забудьте при этом — откровенная ложь в вашем рассказе крайне нежелательна, однако умолчать кое о чем можно и должно.

— Сегодня же займусь, — решительно пообещал Харган и неожиданно, словно внезапно о чем-то вспомнив, цапнул со стола отложенную бумагу. — Кстати о лжи и умолчании. Взгляни-ка, что пишет мастер Чань. Как ты полагаешь, насколько правдоподобны его подозрения, что наш агент в Лондре перевербован или перекуплен?

— Ну-ка, ну-ка, позвольте взглянуть… — Шеллар изобразил живейшую заинтересованность и протянул руку за докладом главы департамента. — Любопытно, что вызвало у мастера такие подозрения?

Ему действительно очень хотелось знать, на чем прокололся его верный шпион, ведь инструкции писал лично его величество перед самой капитуляцией и вроде бы все предусмотрел…

За прошедшие несколько дней Ольга почти привыкла к зубастой пасти и разным глазам, усвоила, что означают движения псевдобровей, вдоволь нащупалась крыльев и теперь с трудом сдерживала шкодливые ручонки, чтобы не пощупать нос. А что, он такой прикольный и так интересно шевелится…

Традиционный распорядок дня она тоже усвоила и уже принимала как должное — одинокий завтрак, шитье и постирушки, неизменно пропущенный по хозяйской забывчивости обед, совместный ужин, разговоры до глубокой ночи, а затем объявление о нечеловеческой усталости, падение мордой в подушку, одеяльце из крыльев…

Ольга уже сама удивлялась — отчего и в какой момент она расслабилась и перестала бояться грозного демона? Когда поняла, что он старше ее всего на пяток лет? Когда он начал улыбаться, не показывая свои акульи зубы? Или когда попросил рассказать подробно, как у нее все началось с будущим мужем, и она почти без стеснения рассказала? Когда она путалась в словах, оглаживая на себе халат и пытаясь объяснить, почему Камилла считается красавицей, а она — нет? Когда он, покатываясь со смеху, предложил спокойно и не подкрадываясь пощупать крылья, раз уж они ей так интересны, а заодно и все прочее, что ей хотелось бы пощупать? Или когда предъявил еще и хвост и долго мялся, но так и не ответил на вопрос, при каких обстоятельствах потерял половину этого несомненно ценного украшения? Или все же когда поведал чудовищную историю своей жизни — без малейшего стеснения, сожаления и понимания, насколько она на самом деле ужасна и отвратительна?

А может быть, еще позже? Когда Ольга уже начала подумывать, что демон вовсе не так уж страшен и не такая уж он сволочь, а где-то даже и достоин сочувствия… Если вдруг что… ну, в смысле, если по-хорошему… это было бы даже интересно… и любопытно, в конце концов, как он устроен… А пока она предавалась «греховным помыслам», как назвала бы это Тереза, бронированный кавалер в очередной раз объявил, что устал от державных дел, рухнул на постель, укрывшись крыльями вместо одеяла, и самым благородным (или бессовестным?) образом задрых!

Ольга еще долго ворочалась, не в силах уснуть под впечатлением от услышанного. Бесхитростный и откровенный рассказ о жизни молодого демона вызвал в ней бурю разнообразных чувств, начиная от сострадания и заканчивая кровожадным желанием как можно изощреннее умертвить такого наставника. Это каким же извращенцем надо быть, чтобы подсунуть подросшему пацану мертвячку в качестве первого, так сказать, сексуального опыта! Пусть ее и подняли перед этим, все равно — зомби есть зомби, это ж хуже, чем резиновая… А хвост этот обрубленный? А полное отсутствие представлений о добре и зле, которые благополучно заменены целесообразностью и беспрекословным подчинением?

Ужаснее всего — сам Харган даже не понимает, что наставник сделал из него бездумную, бесчувственную куклу, мало чем отличную от той самой девчонки-зомби. Он слепо верит, будто его любят и желают ему только самого лучшего. В своей незыблемой преданности он даже не замечает, какая сволочь его Повелитель и на какие мерзости сподвигает ученика. И нет таких слов, чтобы ему это все объяснить. Не поймет. Не поверит. Только разозлится и убьет на месте. А потом еще кого-нибудь убьет, просто так, в расстроенных чувствах, кто под руку попадется. Вот что с таким делать? Только постепенно, иносказательно, по капельке изо дня в день капать на мозги, пока сам не додумается. Умела бы Ольга так, как его величество, — составить схему, рассчитать дозировку, точно спланировать, что и когда следует сказать… Так ведь не умеет. Все, что она делает, делается с налету, махом, без всякого расчета, исключительно по велению души…