– Ну предупредил же – не радуйся.

Я обернулась к нему, торопливо прогнав из головы картину бескрайнего ночного моря, которое вдруг перестало быть для нас преградой к свободе, и стало, напротив, – дорогой к ней. Встревоженно спросила:

– Думаешь, не получится?

– Ну почему же, – Ральф отвёл глаза. – Может, и получится. Я специально пришёл сюда посмотреть, насколько реален замысел бурхаевского сынка. Вижу, что вполне реален. Место уединённое, с причала не просматривается, небольшая лодка в темноте может подойти незамеченной. Если, конечно, у пацана хватит ума не брать лодку с мотором. Если достанет терпения дойти сюда на вёслах или под парусом. Ну и, конечно, если не будет волн.

Я была уверена, что всё это Ян понимал и учёл, ведь, если верить словам Яринки, а у меня не было повода им не верить, Ян вообще был парнем неглупым. И, раз даже Ральф говорит, что всё может получиться…

– Не радуйся! – на этот раз голос Ральфа прозвучал резче, а рука, лежащая на моей шее, потяжелела. – Мне и так очень неприятно говорить то, что я должен тебе сказать.

Теперь я посмотрела на него со страхом, и он снова отвёл глаза, что напугало меня ещё больше. Я попыталась придвинуться ближе к нему, прижаться плечом, подсознательно ища защиты, но он удержал меня на месте, сжав рукой шею. Сжал слегка, ласково, но я всё равно ощутила себя кутёнком, взятым за шиворот.

И прозвучавшие затем слова Ральфа только усилили это чувство, захлопнули ловушку, которая неумолимо смыкалась вокруг меня последние дни.

– Тебе не надо радоваться, Лапка. Потому что, если даже у младшего Бурхаева всё получится, ты никуда не поплывёшь с ним и своей подругой. Ты в любом случае останешься здесь.

Как можно не верить в приметы и предчувствия, если знамения окружают нас на протяжении всей жизни? Я уже не говорю про голос-без-слов, неоднократно подсказывавший мне выход из трудных ситуаций: его я давно научилась воспринимать, как нечто обыденное. Но даже у меня пробежали по коже мурашки, когда я увидела, что ночь Яринкиного побега оказалась именно такой, какой пригрезилась мне в мимолётном видении больше года назад.

Полная оранжевая луна плыла по небу, простирая через море колеблющуюся дорожку золотистого света. Звёзды стыдливо померкли в её самодовольном сиянии.

– Как светло! – в страхе пискнула нетвёрдо шагающая рядом со мной Яринка. – А если охрана заметит лодку?

– Не заметит, – утешение, не имеющее под собой никаких оснований, но больше я ничем не могла успокоить подругу. – Зато волн почти нет. Вот где повезло.

Это действительно было везением. Будь море неспокойным, никакая лодка не подошла бы к камням Русалкиной ямы вплотную, а значит, Яринке пришлось бы самой плыть до неё. Плавать она умела неплохо, но не в том состоянии, в каком находилась сейчас. Трещина в ребре давала о себе знать, лицо и тело покрывали синяки, которые сойдут ещё не скоро, но и это бы ещё ничего, вот только подруга совсем ослабела от выматывающей смеси страха и надежды. Я чувствовала её до предела натянутые нервы, как свои.

Мы миновали последнюю освещённую улочку и вышли на ночной пляж. Теперь впереди были только море и темнота, позолоченная лунным светом. Я придержала Яринку за локоть, настороженно огляделась вокруг. Как и ожидалось, гости в такую погожую ночь не желали сидеть по своим номерам. Даже сейчас, в самый глухой час, ближе к утру, они и не думали идти спать. В отдалении несколько мужчин плескались в море, кто-то звенел бокалами на шезлонгах, неподалёку звучал пьяный смех. С одной стороны, это было даже хорошо: на нас никто не обратит внимания, не заподозрит ничего дурного в ещё двух гуляющих под луной фигурах. Но с другой – вдруг кому приспичит любоваться лунным морем именно в тот момент, когда лодка Яна будет отходить от острова?

Яринка наверняка думала о том же и нервно кусала губы, вцепившись в мою руку. Сегодня в нашем тандеме она была ведомой. И не только по причине болезненного состояния. Начиная со вчерашнего вечера, когда я принесла ей письмо Яна, мне пришлось буквально заставлять подругу пойти на этот побег.

Когда, помня о возможной прослушке, я с разрешения доктора увела её из клиники на одну из скамеек в тени пальм и сказала, что должна остаться на острове, Яринка закатила мне истерику. Мы чуть не поссорились впервые за всю историю нашей дружбы. Я сдавленным шепотом кричала о том, что мне, в отличие от неё, оставаться здесь безопасно: Ральф не даст меня в обиду никаким психопатам Бурхаевым. Яринка так же приглушенно, но не менее эмоционально живописала то, какой она станет эгоисткой, предательницей и просто сволочью, если оставит меня здесь одну.

Не помню, сколько времени мы препирались: я была ужасно зла, и от того, чтобы не взять подругу за плечи и не начать трясти, как грушу, меня удерживало лишь её плачевно-побитое состояние. Но не факт, что удерживало бы и дальше, продолжай она упрямиться; однако этого не произошло. В какой-то момент Яринка замолчала на полуслове и разрыдалась, обняв меня так порывисто и внезапно, что я чуть не свалилась со скамьи вместе с ней. "Прости, я очень боюсь!" – шептала она мне сквозь слёзы, а я гладила её по потускневшим волосам и только повторяла, что правильно боится, что Бурхаева надо бояться, что он не оставит её в покое, и, если есть шанс бежать, то глупо им не воспользоваться.

Яринка так и не сказала "да", но я всё решила и сделала за неё. Собрала в небольшую сумку кое-что из вещей, разведала наиболее быстрый и скрытый путь до Русалкиной ямы и, наконец, уговорила доктора отпустить подругу ночевать домой. Она весь вчерашний вечер и весь сегодняшний день молчала, держа глаза на мокром месте, а время от времени я ловила на себе её полный боли взгляд. В такие моменты мне хотелось закричать и заплакать, безудержно разрыдаться, как сделала сама Яринка на скамье перед больницей, но я держалась. Да, было очень трудно, почти невозможно представить свою жизнь без лучшей подруги, единственного теперь (Ральфа я больше вряд ли могу таковым считать) близкого человека. Как представить бесконечную череду дней и ночей без наших разговоров, прогулок, без её шуток и дурачеств, к кому я теперь пойду, когда станет одиноко, кому пожалуюсь в тоскливый час? Ради кого буду бороться? Яринка уходила, и с ней уходили моя сила, моё упрямство, моя надежда на что-то лучшее, всё то, за что я держалась в жизни.

Такие мысли были слишком безнадёжны, поэтому я заперла их в подвале своего сознания, закрыла на сто замков. Потом. Потом, когда Яринка будет в безопасности, у меня хватит на это времени, уж тогда мне ничто не помешает плакать хоть целыми днями. А пока я должна сделать всё, что нужно, и не допустить ошибки. Второй попытки нам никто не даст. И, как бы мне ни было плохо без Яринки, это будет в тысячу раз лучше, чем снова увидеть её избитой, истерзанной, с погасшим взглядом заплывших глаз. Ещё раз я такого не вынесу, сама пойду убивать Бурхаева!

Поэтому сейчас я решительно тянула подругу вперёд, несмотря на праздно шатающихся неподалёку гостей, несмотря на яркую, как прожектор, луну, заливающую всё вокруг оранжевым светом, несмотря на то, что не знала, насколько ещё хватит этой моей решительности.