А пока я отдыхала, наслаждалась абсолютным штилем и пустотой в душе. Меня даже не задевал тот факт, что я посреди ночи сижу одна-одинешенька в самом зловещем месте острова, месте, которое стало последним, что увидели в этой жизни девушки, тоже воспользовавшиеся Русалкиной ямой как путём на свободу. Но сейчас я сама стала её частью, слилась с темнотой и безлюдьем, и мне здесь ничего не грозило.

Тем более, я была не одна. Чувствовала это совершенно точно, как до этого чувствовала, что пытаться бежать с Яринкой нельзя. Поэтому не встревожилась и не оглянулась, услышав сзади приближающиеся шаги. Не пошевелилась, когда они стихли у меня за спиной. И, лишь когда тяжёлая рука легла мне на плечо, нехотя подняла голову.

– Я горжусь тобой, – тихо и серьёзно сказал Ральф. Луна мягко светила ему в лицо, скрадывая морщины, оттеняя глаза и губы, делая его почти красивым. Но для меня это была теперь чуждая и отталкивающая красота.

Не дождавшись моего ответа, наверняка почувствовав, как закаменело моё плечо под его рукой, Доннел, тем не менее, не отстранился. Напротив, сказал тепло, почти ласково:

– Надо уходить, Лапка. Скоро начнёт светать, и будет лучше, если к этому времени тебя никто не сможет увидеть на улице.

Ещё несколько секунд я не шевелилась, пытаясь продлить состояние спасительной пустоты в душе, потом медленно поднялась. Не потому, что боялась ослушаться Ральфа, просто понимала: сколько ни тяни, а время не остановишь. Новый день неотвратимо приближался, и встретить его будет лучше не здесь.

Оказавшись на ногах, я бросила последний взгляд на простертую через море лунную дорожку, по которой уплыла от меня Яринка. Попыталась представить, как несётся она сейчас по волнам, вольная, счастливая, а вокруг неё – только бескрайнее море и небо. В добрый путь, дорогая…

– Осторожно! – Ральф подхватил меня под локоть и удержал на ногах, когда я, ничего не видя из-за вновь набежавших слёз, шагнула с очередного камня в пустоту. И уже не отпускал, пока мы не оставили за спиной нагромождения камней и не ступили с гальки на песок. Там я остановилась и присела на корточки, словно для того, чтобы потуже завязать шнурки на ботинках, но на самом деле избавляясь от руки Ральфа. Я вообще надеялась, что он уйдёт: ведь я осталась на острове и уже никуда не денусь, – но Доннел терпеливо стоял рядом, пока я возилась с обувью. Наконец, поняв, что в одиночестве мне не остаться, я поднялась и побрела по пляжу, песок которого под лунным светом стал почти красным, марсианским, если верить астрономической энциклопедии, когда-то раздобытой для нас Дэном.

Ральф молча шагал рядом со мной, не то оберегая, не то конвоируя, но взять за руку больше не пытался. Русалкина яма осталась позади, как и мрачные нежилые строения на её берегу, и теперь слева снова уютно горели разноцветные фонари и развешанные на деревьях гирлянды. Но ни смеха гостей, ни звона их бокалов больше не слышалось: даже самые развесёлые гуляки угомонились в этот предутренний час.

Я представила, как возвращаюсь в пустой номер, где уже никогда не зазвучит Яринкин смех, как ложусь в холодную постель и слушаю влетающий в открытое окно шум прибоя – неизменное звуковое сопровождение моей здешней жизни… И съёжила плечи от первого, но далеко не последнего, в этом я была уверена, приступа глухой тоски. Какое ещё бесчисленное множество раз мне предстоит засыпать и просыпаться одной на этом проклятом богом, если он, конечно, есть, рукотворном острове?

Впрочем, почему одной? И кто сказал, что остаток ночи я проведу в нашем домике?

Я покосилась на шагающего рядом Доннела. Вот кто по-прежнему решает, где и с кем мне спать. Разве не за этим он оставил меня в Оазисе?

– Мне идти к тебе в номер? – спросила я и сама удивилась тому, как холодно и отстранённо прозвучал мой голос. Никогда раньше я не позволяла себе разговаривать с Ральфом таким тоном.

Он ответил не сразу, словно тоже был удивлён. Но когда наконец заговорил, я не услышала ни досады, ни раздражения.

– Как тебе угодно, милая. Хочешь пойти ко мне?

– Нет, – быстро ответила я. Быстрее и резче, чем мне бы хотелось, но Ральф не рассердился и на этот раз.

– Как тебе угодно, – повторил он. Я уловила в его голосе нотку сожаления и испытала мгновенную злорадную радость. Сударь Доннел думал, что, шантажом и угрозами разлучив меня с Яринкой, сумеет оставить в своём владении не только моё тело, но и душу? А вот не выйдет.

Потом мы шли молча до первой лестницы, уводящей с пляжей наверх, через хитросплетения узких улочек и переулков Оазиса к сияющему над всем этим, как исполинская елочная игрушка, Айсбергу. Здесь, у поворота к нашему домику, я не выдержала и, остановившись, задала вопрос, который не давал мне покоя с момента нашего с Ральфом последнего разговора.

– Если бы я села в лодку с Яринкой, что бы ты сделал?

Ральф помолчал; я чувствовала, что ему не хочется отвечать, но упрямо стояла на месте, вопросительно глядя снизу вверх на его резкий профиль.

Наконец Доннел коротко ответил:

– Я был бы вынужден сделать то, что обещал. Остановить вас всех.

Я кивнула сама себе, внутренне успокоившись: правильно сделала, что не поддалась на Яринкины уговоры и не провалила этим всё дело. Значит, и жалеть не о чём. Хорошо.

– Я пойду? – Ральф оставался моим хозяином, и я не осмелилась просто взять и уйти, не получив на это его разрешения.

– Нет, – неожиданно он одной рукой резко взял меня за плечо и развернул лицом к себе, а второй придержал за подбородок, не давая отвернуться. Заглянул в глаза.

– Ты помнишь, что я тебе говорил? Почему не отпустил?

Я помнила. Отлично помнила наш разговор в день его возвращения, когда он передал мне письмо Яна и поставил перед выбором: свобода Яринки в обмен на мою. Конечно, первое, о чём я спросила, услышав такое, – почему? Ответ меня не убедил.

Наверное, именно это сейчас отразилось на моём лице: я услышала, как Ральф с бессильной досадой скрипнул зубами.

– Да пойми, Худышка, ты же совершенно асоциальный ребёнок. Ничегошеньки не видела, кроме своей деревни в лесу, потом приюта, и вот теперь – этого острова. Почему ты не можешь просто не поверить тому, что здесь тебе будет лучше, и, главное, – безопаснее?

Теперь заскрипела зубами я. А почему бы ему просто не понять, что для меня возможность быть рядом с Яринкой важнее безопасности. Нашёл чем пугать!

Ральф продолжал говорить, но всё это я уже слышала в прошлый раз. Да, он же обо мне заботится. Да, я представления не имею о том, на что себя обрекаю, даже если каким-то чудом мы сумеем выйти на Михаила Юрьевича, Дэна и всех других. Да, при самом удачном раскладе меня ждут несколько тяжёлых лет в подполье, которые всё равно рано или поздно закончатся арестом, а то и гибелью. Да, побега на Запад мне не видать, как своих ушей, это всего лишь замануха для вербовки новых идиотов, придуманная кучкой вредителей, возомнивших себя сопротивлением. Да, он – Ральф Доннел, взрослый, видавший виды человек, который прекрасно знает, какие последствия может иметь моё опрометчивое стремление к свободе, и поэтому он взял на себя ответственность не дать мне совершить такую ошибку. Да, сейчас я могу сколько угодно дуться и злиться, но когда-нибудь пойму, что у него просто не было иного выхода. И скажу спасибо.