В сентябре 2001 года несколько организаций включая Национальные институты здравоохранения, компанию «Pfizer pharmaceuticals» («Пфайзер») и «New York Times Company Foundation» созвали экспертные группы, чтобы те рекомендовали лучшие методы лечения для людей, получивших психологическую травму в ходе атаки на Всемирный торговый центр. Так как многие повсеместно используемые методы лечения психологической травмы не были изучены в случайных группах людей (а не в группах пациентов, обратившихся за психиатрической помощью), я решил, что это будет отличной возможностью сравнить эффективность различных подходов. Мои коллеги, однако, оказались более консервативными и после длительных раздумий рекомендовали всего две формы лечения: психотерапию с применением психоанализа и когнитивно-поведенческую терапию. Почему именно психоанализ? Так как Манхэттен является одним из последних оплотов фрейдистского психоанализа, было бы глупо не включать значительную часть местных специалистов в области психического здоровья. Почему КПТ? Потому что поведенческую терапию можно разбить на конкретные шаги и составить для них единообразные протоколы. Это излюбленный вид лечения ученых-исследователей – еще одной группы, которую нельзя было оставить без внимания. После того как рекомендации были одобрены, мы стали ждать наплыва жителей Нью-Йорка в кабинеты психотерапевтов. Практически никто не пришел.

Доктору Спенсеру Эту, заведовавшему психиатрическим отделением ныне закрытой больницы Сент-Винсент в Гринвич-Виллидж, было любопытно, куда люди обращались за помощью.

Исследование доктора Эта указывало на то, что самые эффективные способы лечения были направлены на облегчение появившихся в результате травмы физических симптомов. Расхождение между опытом выживших и рекомендациями экспертов весьма любопытно. Разумеется, нам неизвестно, сколько именно людей, переживших эту трагедию, в итоге обратились к более традиционным методам лечения. Вместе с тем явное отсутствие интереса к разговорной терапии порождает простой вопрос: какой толк от разговоров о пережитой психологической травме?

Вера психотерапевтов в возможность преодолеть психологическую травму с помощью разговоров непоколебима. Эта уверенность уходит своими корнями к 1893 году, когда Фрейд (вместе со своим учителем Брейером) написал, что травма «немедленно и навсегда исчезает, когда удается выявить в полном объеме воспоминания о спровоцировавшем ее событии и пробудить сопровождавшие его чувства, и когда пациенту удается как можно подробнее описать это событие, выразив связанные с ним чувства словами» (2).

К сожалению, на деле все далеко не так просто. Травмирующие события практически невозможно описать словами. Это касается всех нас, а не только страдающих от ПТСР людей. Изначально события одиннадцатого сентября отпечатались в памяти не историями, а зрительными образами: бегущие в ужасе по улицам люди с покрытыми пеплом лицами; самолет, врезающийся в первую башню Всемирного торгового центра; точки вдалеке, которые были прыгающими, взявшись за руки, людьми. Эти образы проигрывались снова и снова как в наших головах, так и на экранах телевизоров, пока мэр Джулиани вместе со СМИ не помогли нам составить хронику событий, которой мы могли делиться друг с другом.

В книге «Семь столпов мудрости» Томас Эдвард Лоуренс написал про свой военный опыт: «Мы усвоили, что боль может быть нестерпимо остра, печали слишком глубоки, а экстаз слишком возвышен для наших бренных тел, чтобы всерьез обо всем этом думать. Когда чувства поднимались до этой отметки, ум погружался в ступор, а память затуманивалась в ожидании того, когда рутина наконец преодолеет эти неоправданные отклонения» (перевод Г. Карпинского. – Прим. пер.)(3). Травма не дает нам прийти в себя, а путь к спасению от нее выстелен словами, тщательно подобранными, одно за другим, пока не будет раскрыта вся история.

Активисты первых просветительских кампаний по вопросам СПИДа придумали яркий слоган: «Молчание = Смерть». Молчание о психологической травме также приводит к смерти – к смерти души. Молчание усиливает провоцируемую травмой изоляцию. Когда человек в состоянии сказать вслух другому «Меня изнасиловали», «Меня избил муж», «Мои родители называли это дисциплиной, однако это было насилие» или «С тех пор, как я вернулся из Ирака, я сам не свой» – то это признак того, что процесс исцеления начался.

Нам, может, и кажется, что мы можем контролировать свою скорбь, свой ужас или стыд, сохраняя молчание, однако слова делают возможным совершенно иной тип контроля. Когда Адама поставили во главе животного мира в Книге Бытия, первым делом он дал имена всем живым созданиям.

Если вам причинили вред, то вам необходимо признать случившееся и описать это словами. Я знаю это по собственному опыту: пока я не позволял себе вспомнить, каково мне было, когда отец запирал меня, трехлетнего, в погребе за всякие шалости, я постоянно боялся оставаться один, боялся быть брошенным. Только когда я смог поговорить о том, что чувствовал этот маленький мальчик, только когда я смог простить его за то, что он был таким напуганным и безропотным, я научился получать удовольствие, оставаясь наедине с собой. Когда мы чувствуем, что нас слушают и понимают, это меняет нашу физиологию. Возможность выразить словами сложные чувства, а также осознание наших чувств другим человеком активируют нашу лимбическую систему, и происходит «прозрение». С другой стороны, когда в ответ мы получаем молчание и непонимание, мы падаем духом. Или как метко сказал Джон Боулби: «То, о чем нельзя поделиться с матерью, невозможно сказать и самому себе».

Если человек скрывает от самого себя тот факт, что в детстве его совратил дядя, то он будет реагировать на малейшие триггеры, подобно животному в грозу: весь его организм будет защищаться от мнимой опасности. Без нужных слов человек может лишь понять, что он напуган, не осознавая при этом причины своего страха. Вместе с тем, решив во что бы то ни стало сохранять контроль, он будет стремиться избегать всего, что хотя бы отдаленно напоминает ему о пережитой травме. Апатия может чередоваться с повышенной возбудимостью и раздражительностью – и он совершенно не будет понимать, почему так происходит.

Тем временем организм продолжают наполнять гормоны стресса, вызывая головные и мышечные боли, проблемы с кишечником или половой функцией – а также провоцируя иррациональное поведение, способное поставить его в неловкое положение и причинить боль окружающим. Лишь определив источник таких реакций, можно начать использовать свои чувства, как сигналы о проблемах, требующих немедленного вмешательства.