«Я теперь очень хорошо понимаю Михаила — его „бегство“ от жизни, от людей, от забот и хлопот житейских. Это самозащита, здоровый творческий инстинкт.

Если бы он так не поступал, он ничего не создал бы.

Все-таки за это лето я одержала над ним большую победу: мне удалось сломить его сопротивление себе, его страх передо мной.

И мне не жалко, что я так много сил и времени затратила на огород — этим огородом я „подкупила“ его, заинтересовала — он с удовольствием и интересом приезжал в Сестрорецк. ».

Но вскоре она опять непримиримо пишет о том же своем навязчивом стремлении одержать свою победу, с которым прожила всю жизнь — стремлении переделать Зощенко для себя, под себя, а не любить его таким, каким он был:

«…Мне больше ничего не нужно. Все равно того, что мне единственно нужно — простой человеческой любви, любви мужа и сына, мне не добиться. Я окончательно не нужна им больше.

С Михаилом — слишком разные мы люди, слишком разные у нас вкусы, потребности, желания. А главное — нет у него ко мне чувства, нет ни любви, ни нежности, ни ласки, нет ни малейшего интереса — я просто не нужна ему.

Я очень хотела завоевать Михаила, стать для него необходимой, нужной, любимой, стать тем, чем, кажется, никогда не была, но, кажется, я принуждена признать себя в этой борьбе побежденной.

Год назад я решила отойти от него в сторону, не стараться словами разбить его больную идею, разорвать те нехорошие ассоциации, которые связывались у него со мной…

Мне казалось, я поняла — это была болезнь, надо победить ее…

Победить делом, а не словом.

И вот порой летом мне казалось, что я достигла цели, что он перестал бояться меня, что он снова доверчиво тянется ко мне, что вот еще немного — и все будет хорошо и просто, будет настоящая близость, будет любовь, будет жизнь…

И вдруг сейчас мне показалось, что все напрасно. Что все мои усилия тщетны, что лучше больше не напрягать своих сил, отказаться от борьбы… К чему мне эта унизительная, в сущности, борьба?

Стоит ли он ее, этот черствый, жестокий, холодный и грубый человек, который исковеркал, сломал, изуродовал всю мою жизнь, всю мою душу. Ведь такого страшного, обнаженного эгоизма мне никогда больше не приходилось встречать в жизни. Разве только эгоизм его сына может поспорить с ним. ».

И в то же время Вера Владимировна обнаруживает откровенное понимание причины их несчастливой совместной жизни, причины, заключенной в ней самой:

«Может быть, впрочем, все не так уж мрачно, как рисуется в моем пессимистически настроенном мозгу? Может быть, к Михаилу нужно относиться, действительно, как к больному, нервному, перегруженному работой человеку?

К сожалению, эти „здравые мысли“ быстро исчезали и я снова и снова мучила себя, а может быть, и Михаила своими „неразрешимыми вопросами“.

А ведь нужно было одно — понять, какую тяжелую драму он пережил так недавно, как тягостна была для него неудача с его „главной книгой“… Надо было ничего не требовать, надо было действительно дать ему то единственное, что он просил у меня, — дать ему покой, дать возможность спокойно работать, ничем не тревожить его…

Надо было терпеливо ждать и не страдать от того, что наши отношения не становились сразу такими, как я хотела, как мне было нужно…

Но вот этого-то я и не сумела, не могла понять… И в этом — моя вина перед ним… Непоправимая вина…»

Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», датированное 14 августа 1946 года, в писательских кругах сразу нарекли «постановлением по Зощенко и Ахматовой».

В этом разгромном документе магически-всевластного ЦК единственной в стране партии о Зощенко и Ахматовой — черным по белому — писалось:

«…Грубой ошибкой „Звезды“ является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе. Редакции „Звезды“ известно, что Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко „Приключения обезьяны“ („Звезда“ № 5–6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей. Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.

Предоставление страниц „Звезды“ таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции „Звезды“ хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь, как „Перед восходом солнца“, оценка которой, как и оценка всего литературного „творчества“ Зощенко, была дана на страницах журнала „Большевик“.

Журнал „Звезда“ всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, — „искусства для искусства“, не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе.

Предоставление Зощенко и Ахматовой активной роли в журнале, несомненно, внесло элементы идейного разброда и дезорганизации в среду ленинградских писателей. В журнале стали появляться произведения, культивирующие несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада. Стали публиковаться произведения, проникнутые тоской, пессимизмом и разочарованием в жизни…»

Стиль и лексика данного текста выразительно передают дух сталинской эпохи. Дух этот заполнял души целых поколений. Как радиация, он пронизывал сознание, видоизменял чувства, входил в состав крови, оседал в костях, закреплялся в подсознании, вторгался в генетический код, превращая людей в советских мутантов, существующих при тоталитаризме, как в естественной среде обитания. Одним из сильнейших источников той радиации был страх, сделавшийся в стране после Октябрьского переворота 1917 года постоянной составляющей бытия.

Далее в постановлении еще и еще поминались в двуединой связке предававшиеся анафеме Зощенко и Ахматова, потом один Зощенко, помечены были также и другие авторы «безыдейных» и «малохудожественных» произведений, напечатанных в осуждаемых журналах. Затем указующий перст направлялся на начальство — на редакторов, забывших положение ленинизма о недопустимости аполитичности, на председателя Союза писателей, не принявшего должных мер, на руководящих работников Ленинградского горкома партии, проглядевших, устранившихся, предоставивших возможность печататься чуждым советской литературе людям вроде Зощенко и Ахматовой… В заключение державно, по пунктам постановлялось — выправить линию журнала «Звезда» и обеспечить его высокий идейный и художественный уровень, прекратив доступ в журнал произведений Зощенко и Ахматовой и им подобных; прекратить издание журнала «Ленинград»; утвердить главным редактором журнала «Звезда» заместителя начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б) с сохранением за ним этой должности.