Не останавливаясь, она дошла до деревьев, и они поплыли над ней, как темные корабли, разрезая полный звезд небесный поток, смыкавшийся над ними без единой волны. Затон темнел гуще, чем сама темнота: небо и деревья — над ним, деревья и небо — внизу. Эмми опустилась на сырую землю, видя сквозь деревья, как луна постепенно светлеет в темнеющем небе. Какой-то пес тоже увидел луну и завыл: мягкий, долгий звук без запинки скользнул по холмам в тишину и вес же как будто окутал ее, словно отзвук далекой тоски.

Стволы деревьев в отсветах луны, полосы лунного света на воде… Ей почти что мерещился он, там, у пруда, и она сама с ним рядом; глядя в воду, она почти что видела, как они вдвоем — ловкие, быстрые, нагие — плывут, сверкая под луной.

Она почувствовала, как земля ударила ее сквозь платье, по ногам, по животу, по локтям… Снова завыла собака, безнадежно, горестно, все затихая, затихая… Потом Эмми медленно встала, чувствуя, как промокла ее одежда, думая, как далеко идти домой. А завтра стирка.

5

— Вот проклятье! — оказала миссис Мэгон, глядя на доску с расписанием поездов.

Гиллиген, поставив ее элегантные кожаные чемоданы у стенки вокзала, коротко спросил:

— Опоздали?

— На полчаса. Вот уж не везет!

— Что ж, ничего не поделаешь. Вернемся, что ли, подождем дома?

— Нет, не надо. Не люблю затянутых отъездов. Возьмите мне, пожалуйста, билет.

Она подала ему кошелек и, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть свое отражение в оконном стекле, ловко и умело поправила шляпку. Потом прошлась по платформе, к восхищению тех случайных зевак, которые всегда скопляются на любом полустанке во всех Соединенных Штатах. А европейцы до сих пор находятся под ложным впечатлением, будто мы всю жизнь только и делаем, что работаем!

Принятое решение само по себе уже дает свободу: даже не надо ждать, пока оно будет выполнено. За долгие месяцы она впервые почувствовала себя свободнее, спокойнее внутренне, чем до сих пор. «Нет, не буду ни о чем думать, — решила она. — Лучше всего просто быть свободной, не пытаться осознать, что это значит. Все осознанное вызывает какие-то сравнения, связывает тебя противопоставлениями. Надо жить мечтой, не достигая ее, иначе приходит пресыщение. Или тоска. Не знаю: что хуже? Вот доктор Мэгон. Его мечта погибла, воскресла и снова погибла. Наверно, многим это покажется странным. А Дональд, с его шрамом, с парализованной рукой, лежит спокойно в теплой земле, в тепле, в темноте, и шрам у него не болит, и рука ему не нужна. И никаких снов! А тем, с кем он опит рядом, все равно, какое у него лицо. Per ardua ad astra… А Джонс? Что видит он во сне?»

— Надеюсь, что кошмары, — сказала она сердито, и какой-то тип, без воротничка, сплюнул табачную жвачку и с интересом опросил:

— Мэм?

Пришел Гиллиген с билетом.

— Славный вы человек, Джо! — оказала она, беря кошелек.

Он не ответил на ее благодарность:

— Пойдем, прогуляемся малость.

— А можно тут оставить чемоданы, как, по-вашему?

— Конечно. — Он огляделся, потом кивнул мальчику негру, который каким-то чудом ухитрился опереться спиной о стальной трос, идущий под углом от телеграфного столба. — Эй, сынок!

Негр сказал: «Сэр?», но не двинулся с места.

— Встань, малый! С тобой белый человек разговаривает! — сказал его спутник, присевший на корточки у стены.

Мальчик встал, и монетка дугой полетела к нему из руки Гиллигена.

— Пригляди за теми чемоданами, пока я вернусь. Ладно?

— Ладно, капитан! — Мальчик вразвалку подошел к чемоданам и спокойно застыл около них. И сразу заснул стоя, как засыпает лошадь.

— Фу, черт, делают, что им велишь, а сам чувствуешь себя каким-то… каким-то…

— Невзрослым, да? — подсказала она.

— Вот именно. Будто ты мальчишка, щенок, а они за тобой должны присматривать, даже если точно не знаешь, что тебе от них нужно.

— Смешной вы, Джо. И ужасно славный. Просто жаль, что зря пропадаете!

Ее профиль был отчетливо виден, бледный на фоне какой-то темной открытой двери.

— Могу дать вам возможность сделать так, чтоб я зря не пропадал!

— Пойдем погуляем. — Она взяла его под руку и медленно пошла вдоль путей, чувствуя, как все смотрят на ее ноги.

Стальные рельсы убегали, сужаясь, и заворачивали за деревья. Если бы видеть их как можно дальше, даже еще дальше, чем можно видеть…

— Ну, что? — спросил Гиллиген, хмуро шагая рядом с ней.

— Посмотрите, какая весна, Джо. Взгляните на деревья: уже лето подходит, Джо.

— Да, уже лето подходит. Занятно, правда? Меня всегда как-то удивляет: посмотришь — все идет своим чередом, помимо нас. Наверно, старушка-природа все делает оптом, ее ничем не удивишь, уж не говоря о том, что ей дела нет — такие мы, как хотим быть, или не такие.

Держась за его руку, она шла по рельсу.

— А какими мы, по-вашему, должны быть, Джо?

— Не знаю каким… какой вы себя считаете, и не знаю, каким я себе кажусь, но одно мне известно: мы с вами хотели помочь природе исправить злое дело, и нам не повезло.

В плоских чашечках листьев лежала капля солнца, и деревья словно горели прохладным пламенем заката. Деревянный мостик шел через ручей, тропинка подымалась в гору.

— Давайте посидим на перилах, — предложила она, подводя его к мостику. И, прежде чем он успел подсадить ее, она повернулась спиной к перилам и легко поднялась на мускулах рук Она зацепилась носками за нижнюю перекладину перил, и он сел рядом с ней. — Давайте покурим.

Она вытащила пачку из сумочки, и он взял сигарету, чиркнул, спичкой.

— А кому повезло во всей этой истории? — спросила она.

— Лейтенанту.

— Неправда. Это в браке ты можешь быть счастливым или несчастным. А в смерти ты ни то, ни другое: ты ничто.

— Это верно. Ему теперь не надо думать, счастлив он или нет… А вот падре повезло.

— В чем?

— Ну, если у человека несчастье, а потом это несчастье проходит — значит, повезло. Разве не так?

— Не знаю. Что-то вы слишком сложно думаете, Джо.

— А та девушка? Говорят, у ее теперешнего парня денег куча, а мозгов чуть. Значит, ей тоже повезло.

— Думаете, она довольна? — (Гиллиген внимательно посмотрел на нее и ничего не ответил.) — Подумайте, сколько удовольствия она получила бы сейчас: овдоветь такой молодой — как романтично! Уверена, что она сейчас клянет свою судьбу.

Он с восхищением посмотрел на нее.

— Мне всегда хотелось быть ястребом, — сказал он, — но теперь, пожалуй, мне хочется стать женщиной.

— Господи Боже, Джо! Что за